Колыбель молчания - Алексей Кирсанов

Джекс стиснул зубы. Звук скрежета слился со скрежетом камней под его сапогами. Он наклонился. Не к Лео. К рюкзаку, валявшемуся рядом. Тяжелому. В нем – последние тросики надежды? Или просто груз? Он скинул свой истерзанный рюкзак, взвалил на плечи рюкзак Лео. Он был тяжелее. В нем были образцы, данные, возможно, блокнот с безумными записями биолога.

Он бросил последний взгляд на Лео. Пустые глаза смотрели в багровое небо. Дыхание было едва заметно. Но он был здесь. Физически. Станет ли он следующей заплаткой для Колыбели? Или просто тухлым мясом для ее новых, чудовищных форм жизни?

«Прости, брат,» – мысль, а не слова. Слова умирали первыми. Он развернулся. Боль в спине, усталость, туман в голове – все отступило перед последним всплеском адреналина, инстинктом загнанного зверя. Он не потащил Лео. Он оставил его. Оставил в багровых сумерках умирающего мира, у подножия ревущего Левиафана, который уже почти залечил свою рану, пожрав сотни своих же рабов.

Джекс Риггс, инженер, последний человек на Колыбели, побежал. Вверх. По пылающим багровым скалам. К темной станции. Один. Неся на плечах тяжесть рюкзака и невыносимую тяжесть полного, леденящего душу осознания: Колыбель была жива. Она была ранена. Но она не была остановлена. Она была сильнее их отчаяния, сильнее их взрывчатки, сильнее самой смерти. Она была планетой. И она голодала. Багровый свет лизал его пятки, а рев планеты вбивался в череп, вытесняя последние связные мысли, оставляя только животный импульс: Беги. Доберись. Передай сигнал. Пока можешь. Пока еще помнишь, кто ты. Пока твоя плоть еще принадлежит тебе, а не стала сырьем для вечно живой, вечно голодной Колыбели.

Глава 34: Угасание Лео

Багровое свечение «нейро-корней», впивающееся в скалы, как раскаленные иглы, отбрасывало зловещие, пляшущие тени. Воздух гудел низкочастотным ревом раненой, но не сломленной Колыбели – звуком, проникавшим сквозь кости, вытесняющим мысли. Джекс, спотыкаясь о камни, покрытые липкой, обжигающей слизью, тащил Лео вверх по склону. Биолог висел на его плечах безвольным грузом, тяжесть которого с каждым шагом становилась все невыносимее. Не только физическая тяжесть истерзанного тела, но и тяжесть понимания: он несет уже не Лео Коста, биолога, товарища, автора отчаянного плана, а его угасающую оболочку.

Физическая Реальность: Лео был не просто тяжел. Он был мертвым грузом. Его ноги волочились по камням, не помогая, а лишь цепляясь. Голова безвольно болталась на тонкой̆ шее при каждом шаге, рывке, спотыкании Джека. Джекс чувствовал, как теплая влага – кровь, сочащаяся из раны на бедре Лео – пропитывает его комбинезон на спине, смешиваясь с его собственной̆ кровью и едким потом. Дыхание Лео было поверхностным, хрипящим, прерывистым, горячим. Это было дыхание умирающего, лишенное ритма жизни, лишь механический̆ остаточный̆ процесс.

Каждый̆ стон Лео, каждый̆ его беспомощный̆ вздох отзывался в Джеке ледяной̆ иглой̆ вины и отчаяния. Он чувствовал, как жизнь, как сама суть Лео утекает сквозь пальцы, как песок. Мысли путались: «Это Лео. Мой друг. Он умирает. Я несу труп. Я должен его бросить. Я не могу его бросить. Станция… Сигнал… Джулиан… Взрыв был напрасным…» Багровый̆ свет давил на глаза, гул глушил внутренний̆ монолог, оставляя только животное желание сбросить груз и бежать.

Скала подарила им не милосердие, а отсрочку – неглубокую расщелину, скорее нишу, чем пещеру, прикрытую нависающим камнем от прямого багрового света и, возможно, от взглядов преследователей̆ снизу. Джекс вполз туда, волоча Лео, и рухнул на колени. Воздух здесь был чуть прохладнее, но не свежее – всё равно пахло гарью, металлом и той сладковатой̆ гнилью, что исходила от самой̆ Колыбели.

Джекс осторожно опустил Лео на относительно ровный̆ камень, поддерживая его голову. «Лео? Слышишь меня? Мы… в укрытии. Ненадолго.» Он говорил громко, четко, преодолевая хрипоту и гул, пытаясь пробиться сквозь туман, окутавший̆ разум друга. Его пальцы нащупали пульс на шее Лео – слабый̆, частый̆, нитевидный̆, как дрожание пойманной̆ птицы.

Лео открыл глаза. И это было хуже, чем если бы они остались закрытыми. Взгляд был пуст. Не отсутствующим – пустым. Как у выброшенной̆ на берег медузы. Он смотрел не на Джека, не на скалу над головой̆, а сквозь них, в какую-то невообразимую даль или в никуда. Зрачки, широкие в полумраке ниши, не реагировали на движение руки Джека перед лицом. В них не отражался багровый̆ отсвет – они просто поглощали свет, как черные дыры.

Исчезновение «Я»: «Лео? Это Джекс. Джекс Риггс. Инженер.» Джекс тряхнул его за плечо – осторожно, но настойчиво. Никакой̆ реакции. Ни узнавания, ни страха, ни вопроса. Лишь слабое моргание, рефлекторное, как у рептилии. Рот Лео был приоткрыт, по уголку стекала слюна, смешанная с сухой̆ кровью. Он не пытался говорить. Не пытался даже стонать осознанно. Лишь хриплый̆, булькающий̆ звук вырывался из его груди на выдохе – звук не человека, а биологической̆ машины на последнем издыхании.

Джекс пытался еще. «Вода? Дай знак… Моргни, если слышишь.» Ничего. Даже попытки Лео что-то произнести пропали. Раньше были обрывки слов, хриплые предсмертные констатации. Теперь – только физиологический̆ шум дыхания, прерываемый̆ иногда хриплым кашлем, выбивавшим крошечные пузырьки пены с кровью на губы. Язык, инструмент разума, превратился в бесполезный̆ кусок плоти во рту.

Руки Лео лежали неподвижно, пальцы слегка согнуты, но не в кулаки, а в беспомощные когти. Когда Джекс попытался приподнять его, чтобы осмотреть рану на бедре, тело Лео оказалось вялым, как тряпичная кукла, лишенное какого-либо мышечного тонуса или сопротивления. Никаких попыток помочь, перевернуться, устроиться удобнее. Полная капитуляция воли. Даже рефлексы угасали – он не отдернул ногу, когда Джекс, сдирая пропитанную кровью ткань комбинезона, нечаянно задел край̆ зияющей̆ раны.

Рана: Она была ужасна. Глубокий̆ рваный̆ разрыв на бедре, вероятно, от осколка камня или когтя щупальца во время бегства. Виднелись темно-красные мышцы, осколки кости. Кровотечение замедлилось не потому, что рана начала затягиваться, а потому, что сердце просто не могло больше гнать кровь с прежней̆ силой̆. Сама рана выглядела… чужеродно. Края не воспалились привычным красным, а имели синюшный̆, почти серый̆ оттенок. Мельчайшие нитевидные «нейро-корни», светящиеся тусклым багровым, словно мицелий гриба, оплетали края раны, проникая вглубь тканей̆. Колыбель уже начинала свою работу по ассимиляции, даже до смерти.

Джекс оторвал взгляд от раны. Он посмотрел в пустые глаза Лео. И понял окончательно и бесповоротно: Лео Коста уже не здесь. Тот человек, с которым он спорил о планах, с которым делил последние крохи разумной̆ надежды, который̆ придумал эту отчаянную атаку – он исчез. В нише сидело лишь биологическое тело, медленно угасающее под двойным ударом – смертельной̆ раны и всепоглощающего влияния Колыбели, довершившего разгром его разума. Стадия 3 была не просто потерей̆ речи. Это была смерть личности.

Джекс достал из рюкзака последний̆ бинт, последнюю дозу кровоостанавливающего геля (бесполезного против такого повреждения). Он механически обработал рану, зная, что это лишь отсрочка неизбежного на минуты, может, часы. Он прижал ладонь к холодному, потному лбу Лео. «Держись, брат,» – прошептал он, но слова повисли в воздухе, бессмысленные. Лео не мог «держаться». У него не было больше «я», которое могло бы за что-то держаться.

Волна слепого гнева накрыла Джека. Гнева на Колыбель, на Кассандру, на корпорацию, на нелепость их гибели, на саму вселенную, допустившую такое чудовище. Он сжал кулаки, ногти впились в ладони. Он хотел закричать, разбить что-нибудь, выстрелить в багровую тьму. Но все, что он мог – это сидеть на корточках в пыльной̆ нише, глядя, как пульсирующий̆ свет «корней̆» в скале рядом отсвечивает в безжизненных глазах его друга. Гнев сменился ледяным, всепоглощающим бессилием. Он не мог спасти Лео. Он даже не мог подарить ему осмысленную смерть.

Внизу