Колыбель молчания - Алексей Кирсанов

Рождение/пробуждение было не вероятностью. Оно было неизбежностью. Как восход солнца. Как смерть. Каждый багровый удар рубца, каждая вспышка поглощаемой человеческой жизни, каждый ускоряющийся толчок вибраций кричали об этом. Они лишь отсрочили неизбежное ценой всех своих жизней. И теперь он сидел здесь, в стальной банке, и наблюдал, как финальный акт разворачивается на экранах, как в кинотеатре ада.

Джекс откинулся на спинку кресла. Голова тяжело упала назад. Он смотрел в тусклый, запыленный потолок, где мерцали умирающие лампы. Багровый свет с мониторов играл на его лице, подчеркивая глубокие тени под глазами, бессильно отвисшую челюсть. Рюкзак Лео лежал у его ног – бессмысленный груз, памятник тщетности.

Он не шептал мантру. Не пытался встать. Не искал решения. Он просто был. Последний человек на Колыбели. Свидетель собственного провала и неизбежного торжества абсолютно чуждой, безразличной силы. Станция «Глубина» гудела и пищала вокруг него, её коммуникатор упрямо слал сигнал в бездну. Но в кресле оператора сидела уже не личность. Сидела пустота. Окончательное, бесповоротное понимание: Миссия провалена. Колыбель победила. И его очередь стать «сырьем» была лишь вопросом времени, которое отсчитывалось яростными, багровыми ударами там, в долине. Последний рубеж был не местом. Это было состояние души. И Джекс Риггс его пересек.

Глава 37: Трансляция ада

Пустота, охватившая Джека после осознания провала, была не концом. Это была тишина перед бурей последнего, отчаянного акта. Она длилась недолго. Ее разорвал не звук, а видение. На центральном мониторе, показывающем рубцовую пульсацию в долине, произошло нечто новое. Гигантский багровый рубец не просто светился – он раскрылся. Как чудовищный цветок из плоти и энергии, его верхние слои разошлись, обнажив не зияющую пустоту, а кипящую, светящуюся бело-голубым светом внутренность. И в этой внутренности, словно в чреве, пульсировали, формировались огромные, непостижимые структуры – словно тени колоссальных костей, обтянутых светящейся мембраной, или кристаллы неведомой минералогии, растущие с пугающей скоростью. Рождение начиналось.

Видение это не вызвало ужаса. Оно подожгло фитиль последней, холодной ярости в глубине пустоты Джека. Ярости не на Колыбель. На бессмысленность их гибели. На то, что Земля, этот далекий, глупый голубой шарик, мог никогда не узнать. Могла прислать сюда новых людей. Новое «сырье». Идея была не надеждой. Это был акт мести. Мести Вселенной за ее безразличие, мести Земле за ее неведение, мести себе за собственное бессилие. Он не спасет мир. Он покажет ему Ад. В прямом эфире.

Джекс не вскочил. Он поднялся. Движения были медленными, точными, лишенными суеты, как у робота, выполняющего последнюю программу. Его пальцы, еще недавно деревянные, обрели странную, ледяную ловкость. Он подошел к панели управления внешними камерами. Не взгляд, а взор скользнул по тумблерам и кнопкам. Один за другим, с глухими щелчками, он включил все камеры. Высокого разрешения на стабилизированных платформах. Широкоугольные. Тепловизоры. Спектральные анализаторы. Каждая линза, каждый сенсор станции «Глубина» развернулся, нацелившись в багровое сердце долины, на раскрывшийся инкубатор. Экраны в центре управления ожили хаосом ракурсов: крупные планы пульсирующей светящейся плоти, общие планы стад, спешащих на утилизацию, детали невообразимых структур, формирующихся в бело-голубом сиянии чрева.

Он открыл архив. Нашел файл. ELIAS_VERNER_FINAL.aud. Последняя запись лингвиста. Его предсмертный лепет, начавшийся связным предупреждением и превратившийся в поток бессмысленных слогов, шипения и рыданий. Абсолютная деконструкция разума. Джекс загрузил его в буфер передачи. Не как отдельное сообщение. Как саундтрек к трансляции ада.

Данные Апокалипсиса: Он открыл серверы. Выделил всё. Не только их последние гипотезы и сенсорные данные с «Глубины». Он слил в поток все архивы станции: десятилетия сейсмических записей, фиксирующих циклы «сна» и «активности» Колыбели; первые, еще ясные доклады Кассандры о «рае»; медицинские отчеты Джулиана о распаде речи; сканы безумных рисунков Майи; образцы кода «нейро-корня»; даже свои собственные, все более бессвязные служебные записи. Гигабайты доказательств. Гигабайты крика в пустоту. Он установил приоритет передачи: VIDEO/AUDIO/DATA STREAM – MAX BANDWIDTH – LOOP UNTIL POWER DEPLETION. Пусть ретрансляторы горят. Пусть эфир вопит.

Кнопка «ВЭФ»: Палец завис над виртуальной клавишей INITIATE CONTINUOUS STREAM. Не дрожал. Был тверд, как скала. В его глазах, отражающих багровый свет мониторов, не было сомнения. Только ледяное пламя фанатичной решимости. Он нажал.

На терминале коммуникатора зеленые строки сменились на кроваво-красные:

>> НЕПРЕРЫВНАЯ ТРАНСЛЯЦИЯ АКТИВИРОВАНА: ВИДЕО (MULTICAM), АУДИО (ARCHIVE: ELIAS_FINAL), ДАННЫЕ (FULL ARCHIVE DUMP)

>> МАКС. МОЩНОСТЬ ПЕРЕДАТЧИКА

>> ЦИКЛ ПОВТОРА: ДО ИСЧЕРПАНИЯ ЭНЕРГИИ

Гудение трансформаторов внизу станции поднялось на октаву, превратившись в напряженный вой. Индикаторы мощности передатчика залились алым. Станция «Глубина» напряглась, как зверь перед прыжком, выплескивая в антенну все, что у нее было, все, что в нее загрузили: Правду. Самую ужасную правду.

Трансляция пошла. Джекс отрегулировал главный экран, разделив его на квадранты, показывающие самое страшное:

Панорама долины Надежды, теперь – Долины Смерти. Багровый свет от рубца-инкубатора заливал все, превращая ночь в инфернальные сумерки. К нему, как реки к морю, стекались бесконечные ручьи зараженных колонистов. Тысячи теней на багровом фоне. Они сходились к основанию гигантского образования, где мощные потоки светящейся слизи – уже не красной, а ослепительно бело-голубой – поглощали их целыми группами. Каждый контакт – краткая, яркая вспышка, как микровзрыв, и тело исчезало, вливаясь в общий поток энергии и биомассы, поднимающийся к раскрытому чреву.

Квадрант 2 (Крупный план чрева): то, что раньше было тенями, теперь обретало форму. Огромные, пульсирующие структуры внутри светящейся полости были похожи на ребра гигантского скелета, но сделанные не из кости, а из сгустков энергии и переплетенных «нейро-корней» космической толщины. Между ними натягивались мембраны чистейшего света, испещренные бегущими голубыми молниями. В центре этой биолюминесцентной соборной арки формировалось нечто плотное, яйцевидное, излучающее такое интенсивное сияние, что камера автоматически затемняла изображение, и все равно на экране оставалось слепящее белое пятно. Ядро. Сердце нового существа. Или ключ к его пробуждению.

Квадрант 3 (Тепловизор): Картина нечеловеческого жара. Инкубатор пылал ядром в тысячи градусов (показания датчиков зашкаливали), но жар этот был странным – не рассеивался, а концентрировался, сжимался внутрь формирующегося ядра. Стада зараженных светились оранжевыми пятнами тепла, которые гасли в синеве поглощающей их слизи, как угольки в воде. Сама слизь была рекой холодного синего огня.

Квадрант 4 (Спектральный анализ): не цвета, а частоты. Камера показывала бурлящий хаос невидимых излучений: мощнейшее пси-поле (именно оно глушило связь и стирало разум), гравитационные аномалии, потоки неизвестных частиц, всплески энергии, не укладывающиеся ни в одну земную модель. Колыбель не просто рожала – она перестраивала физику пространства вокруг себя для этого акта.

Звуковая Дорожка Апокалипсиса:

Джекс включил динамики на полную мощность. Звук заполнил станцию, смешавшись с гулом трансформаторов и воем передатчика.

Голос Элиаса: Сначала – ясный, напряженный, полный ужаса и научной четкости: «…не планета… цикл… использует нас… сырье… редукция разума… предупреждаю… остерегайтесь „райских“ миров…» Потом голос начал дрожать, срываться: «…буквы… не могу… мысли… спотыкаются… давление… в голове…» Переход в лепет: «…гла-га-ла… ши-ши-ша… не пускай… свет… корни едят…» И наконец – рыдания, переходящие в нечленораздельные звуки, хрипы, шипение. Голос человека, превращающийся в шум биологической машины на сломе. Это был не фон. Это был главный комментарий к видеоряду. Доказательство цены человечности.

Низкочастотный гул, теперь многократно усиленный чувствительными микрофонами станции, был не просто звуком. Это была вибрация, проходящая сквозь сталь, сквозь кости. Он накладывался на голос Элиаса, заглушая его ясные слова, аккомпанируя его безумию. Иногда гул прерывался глухими, мощными БУМ – ударами формирующегося сердца Существа. Каждый удар заставлял вздрагивать экраны.

Микрофоны уловили то, что человеческое ухо в долине не слышало: влажный хлюп, шипение и короткий, высокий визг (не крик боли, а звук разрыва материи) при растворении каждого зараженного в светящейся слизи.