1977 - Александр Скок

что смотрю на ее фигуру. Пальто повторяло каждый изгиб... Было на что посмотреть, и воображение, как голодный пес, тут же бросилось вперед, уводя меня к мыслям, от которых было трудно отмахнуться. Чтобы не дать себе утонуть в них окончательно, я выдавил из себя вопрос:

– А те бродячие псы на тебя больше не нападали?

– К счастью, нет. Исчезли совсем.

Мы поднялись на четвертый этаж и остановились у средней двери. Аня пошарила в сумке, выискивая ключи. Спустя миг она отворила дверь, впуская нас в уютное пространство советской квартиры. Запах домашней выпечки смешался с ароматом ее духов.

– Так, я в ванну. Надо руки помыть. А ты проходи на кухню, скоро буду, – сказала она.

Я замер, наблюдая, как она стягивает с себя пальто, обнажая изящные запястья. Аня повесила его на вешалку. Невольно мой взгляд скользнул ниже по ее фигуре, и я поймал себя на том, что задерживаюсь а ней чуть дольше, чем следовало бы. Аня нагнулась, чтобы снять ботинки, и передо мной открылся вид, который заставил мое сердце забиться чуть быстрее. Я сглотнул, чувствуя, как по телу пробегает волна возбуждения. Я резко отвел глаза, притворившись, что меня больше интересует эта прихожая.

Квартиры такие я знал до мелочей: стандартные, безликие. Двери в комнатах и кухне аккуратно выстроились вдоль узкого коридора. Этот тип жилых площадей был мне знаком до боли. Сорок восемь квадратных метров для жизни в бетонной коробке. В такой я когда-то рос. И, кажется, в такой же жил любой, кто вырос в провинциальном городе, где жизнь словно застряла во временной петле.

– Не стесняйся, Сереж. Раздевайся, проходи, – услышал ее голос из ванной.

Я медленно расстегивал пуговицы на пальто, никуда не торопясь. В квартире тишина, только из комнаты доносилось стук часов. Аня тихо закрыла за собой дверь. Сняв пальто, я повесил его на вешалку, портфель поставил рядом на пол. Стянул ботинки и отправился на кухню.

Кухня оказалась скромной. Небольшой стол у стены, потрепанный пузатый холодильник, плита с пожелтевшей эмалью, на подоконнике – цветы в горшках, вечно пыльные, но живучие.

С холодильника негромко мурлыкал радиоприемник. Я подошел ближе. Аппарат был серо-черного цвета, с гордой надписью «Йошкар-Ола». Сверху у него была ручка для переноски. Переключатель – колесико, потертое от использования. Голос диктора звучал буднично, но говорил он о переменах: о новой Конституции, которая была принята пару месяцев назад на внеочередном съезде VIIсессии Верховного совета СССР девятого созыва. Сменила она старую, «сталинскую».

Щелчок двери, шорох шагов – Аня вышла из ванной. Я обернулся, заметив, как она ловко и без лишних движений расставляет на столе перекись, вату, черную нитку с иголкой. Я опустился на табурет.

– Ты когда-нибудь это делала? – спросил я, не своя глаз с ее рук. Она аккуратно смачивала вату перекисью.

– В каком смысле?

– Зашивала человека?

– Нет, – коротко ответила она, даже не подняв голову.

– Тебе страшно? Если да, то давай не будем. Не стоит.

Она остановилась на секунду, посмотрела на меня, и усмехнулась.

– Все хорошо. Не переживай. Тут нет ничего сложного. Как штаны зашить, – сказала она с такой уверенностью, что мне стало не по себе.

– Как штаны зашить? – хмыкнул я.

Мы смотрели друг на друга, секунда тишины и мы взорвались смехом.

– Я всего лишь для сравнения. Ты не штанина, – сказала она. Ее взгляд скользнул по моей опухшей скуле, задерживаясь на затекшем глазу. Вздохнула. – Надо было сразу лед приложить. Он бы остановил отек.

Я пожал плечами, и пока Аня вдевала нитку в ушко иголки, спросил:

– А этот Виктор Андреевич, он прям хороший друг отца? У тебя не будет проблем с отцом из-за меня?

– Если только он отцу ничего не скажет. Тогда не будет. А так, да, друг. Вместе на рыбалку ездят.

Она замолчала, но через секунду добавила:

– Но все равно, я перед тобой еще в долгу.

– Забудь. Ничего ты мне не должна.

Она поднесла ватку к моей брови и начала обрабатывать рану. Ее пальцы, прохладные и влажные, как бы невзначай скользнули по моей коже. Я сглотнул, чувствуя, как сердце колотится у меня в груди. В ее взгляде прочитал не только заботу, но и что-то еще – скрытую страсть, которая будоражила мою кровь. Я хотел коснуться ее, прижать к себе, но сейчас это было невозможно.

А дальше – две таблетки анальгина – вот и весь арсенал перед процедурой. Аня сказала, что так мне будет проще. Затем чай с печеньем в ожидании, когда они подействуют.

Говорили о всяком разном: о предстоящем походе на каток, о Валентине и его плохих поступках, о ее планах на будущее.

Когда началась процедура, анальгин оказался таким же бесполезным, как детская сказка против кошмара. Боль была настоящей, липкой, вязкой. Аня работала быстро. Управилась минут за десять.

После – выпили еще чаю, поболтали. Затем я не стал долго навязывать свое общество и решил, что будет хорошей манерой уйти. В прихожей, когда я уже натягивал свое пальто, тишина окутала нас, как одеяло. Мы стояли напротив друг друга, молча, как бы ждали чего-то, оба чего-то боялись. Это был момент, который мог стать первым поцелуем, но не стал.

– Завтра в шесть позвоню, – сказал я наконец. – Идем на каток, верно?

– Верно, – внезапно улыбнулась Аня и вдруг быстро чмокнула меня в щеку.

– Ну, пока.

– Пока.

До дач я добрался огородами и закоулками, стараясь не попасться на глаза патрулю. С каждым шагом тепло поцелуя в щеку тускнело, уступая место холодному, липкому страху. Предчувствие беды сжималось в груди, как ледяной ком.

Мой телефон. Этот маленький, безмолвный свидетель моих путешествий в СССР. И он останется здесь. Какие будут последствия для моего времени?

Эта мысль сверлила мозг, как назойливый комар. Я отгонял ее, как муху, но она возвращалась вновь и вновь. Отвечать на этот вопрос не хотелось. Хотелось зажмуриться, как в детстве, надеясь, что кошмар исчезнет. А вдруг пронесет? Эта слабая, едва слышная надежда билась в груди, как раненная птица. Вдруг все обойдется?

Дача.

Следов хозяина видно не было, и я относительно смело пошел к сараю. Поднявшись на второй ярус, замер перед порталом. Он ждал меня, темный внутри и безмолвный снаружи. Что скрывалось за ним? Новая реальность? Или сущий кошмар? Я не знал. Но выбора у меня