Наследник 3 - Дмитрий Шимохин

— Иван Андреевич, — усмехнулся я Хованскому, — одно скажу, не из наших земель она будет.

Ох, — тут же донеслось от Одоевского. — Неужто… — округлились у него глаза, и он тут же прикрыл руками рот.

— Чего замолк-то? — недовольно покосился Хованский.

— Может, из Ваза кого возьмет, он же с Речи Посполитой приехал и короля тамошнего видел, может, там ему и приглянулась девица какая? А если у круля польского дочь на выданье? — на одном дыхании выдал Иван Никитич Одоевский.

Я же ничего не ответил лишь усмехнулся и повертел рукой, мол, верно мыслите.

— Так они ж схизматики, — буркнул недовольно Хованский. А я все равно сестру на Москву привезу, уж должен найтись ей женишок. Не царь, конечно, но, может, какой-нибудь боярин или князь.

Я понял его намерения и очень тонкий намек, но решил сделать вид, что тугодум от рождения.

— А ежели ты ошибаешься, князь? — вдруг спросил Одоевский. — И царь все же устроит смотрины.

— Царь женится — это ведомо, не ходить же ему одному. Но, коли тебе так не терпится, скажи, есть у тебя кто в роду на роль царевой невесты? Иль Хованского желаешь опередить?

Стол огласил смех. Одоевский, сидевший напротив, сдвинул брови, но глаза его блеснули.

— Найдется, — отчеканил он, играя ножом с рубиновой рукоятью. — Но, если царю будет угодно, она явится в Москву в золотой колымаге. А твоя, Хованский, пешком приплетется?

Хованский побагровел, но, прежде чем успел ответить, я встал, разливая по кубкам медовуху.

— Спокойно, князья. Свадебные смотрины не ярмарка. Да, как и сказал, невесту он себе уже выбрал, так что ни к чему ссориться из этого. Лучше подумайте, как это к своей пользе обернуть, коли все девиц в Москву на выданье привезут, может, и приглядите кого братьям младшим, — усмехнулся.

«Одоевский и Хованский, конечно, нашли общий язык по поводу помощи мне и даже сдружиться успели. Вот только каждый на себя одеяло тащит и каждый печется о роде своем», — промелькнуло у меня в мыслях после услышанного.

— Может, и приглядим, — буркнул Хованский.

— А про Ксеньку Годунову ничего не слышно? Куда ее, ежели царь женится? — решил я перевести тему, пока не разругались князья.

— Известно куда! — хмыкнул Одоевский. — В монастырь спровадят али придушат по-тихому, али еще чего. — А так о ней и вовсе не слышно, будто и не было никогда.

— Это да, — кивнул Хованский, соглашаясь с Одоевским.

— О чем еще говорят на Москве? Неужто это все новости? — подключился к беседе мой дед.

— Да много чего, вот в прошлом месяце дьяк Афоний помер, токмо, поговаривают, не сам. Жинка ему помогла, вроде как бил он ее смертным боем, вот она его и спровадила на тот свет, — усмехаясь, рассказал Одоевский.

Пир так и пошел, Одоевский и Хованский продолжили рассказывать разные смешные и забавные случаи, произошедшие в Москве.

Я тоже активно участвовал в разговорах, вот только мои мысли скатывались то к Шуйскому, то к будущей невесте царя Мнишек.

Также мне в голову пришла мысль, что обо мне из простого люда мало кто знает. Вот о Шуйских знают, а о Старицких забыть успели, и это надо будет исправить, вот только как? Умной мысли на этот счет так и не пришло в голову.

Как стемнело, все отправились по опочивальням, с утра вновь в Собор Глеба и Бориса на заутреннюю молитву, где рядом со мной стояли князья Хованский и Одоевский.

После собора в первую очередь я провел их в стекольную мастерскую.

Мой взгляд, все еще немного застывший после посещения собора, скользил по мастерской Тарая. Помещение оглашалось звуками работы, Тарай вместе с сыном с ловкостью управлялись с огнем, плавя массу, которая в скором времени превратится в стекло.

— Вот это работа, — произнес я с гордостью, оглядывая князей, которые молча и с интересом наблюдали за процессом. — Мастерство, которое стоит внимания. Нигде больше на всей земле православной такого не делают, только у меня.

— И что здесь делают? — протянул Иван Никитич Одоевский.

— Стекло, — и я, шагнув к одному из ведер, в котором хранились уже сделанные бусы, взял пригоршню и протянул князьям, которые тут же начали их с интересом рассматривать и нюхать.

— Не стоит, — остановил я Хованского, когда он потянул бусину в рот, то ли попробовать, то ли лизнуть. — Она раскрошиться может, и ты поранишься, а ежели во рту раскрошится и в живот попадет, то и кровью можно на смерть изойти.

Хованский тут же замер и с подозрением глянул на бусину.

— Если нигде у нас больше не делают, то это тайна. Отчего же ты нам показал эти секреты? — покосился на меня Одоевский.

— Доверяю я вам, Иван Никитич, Иван Андреевич, оттого и показал. Да дело хочу совместное и выгодное предложить, — по-доброму произнес я.

В мыслях же мелькнуло, что все равно не поймут, как и что делать, поэтому я и не боялся им показать.

Хованский, стоявший рядом, нахмурился, а затем повернулся ко мне с усталым видом.

— Ты хочешь предложить нам заняться этим и явно не делать стекло! Торговать им? Мы же князья, а не лавочники какие, — сказал он, недовольный и едва скрывающий свою неприязнь к подобной идее.

— Согласен с Иваном Андреевичем, — хмурясь, кивнул Одоевский. — Мы не купчишки какие-то.

Я же со скепсисом на них посмотрел и тяжко вздохнул.

— Не желал я вам обиду нанести, и нет в моем предложении оскорбления. У вас есть вотчины, земли свои, с которых холопы каждый год урожай собирают, что-то вы в житницах своих оставляете, а что-то и купцам сбываете? — начал я.

— Ну, — все так же хмурясь, протянул Одоевский, Хованский же промолчал.

— Вот и здесь почти то же самое, — выдал я.

— Так то другое, — отмахнулся Хованский. Земли наши — вотчины, от предков полученные или за службу. Урожай наш собственный, мы его и продаем, как и пращуры наши, за то и службу царю нашему несем! Да и позор, наверно, это будет, — уже не так уверенно закончил Иван Андреевич.

— Ну почему же? Знаете же, отчего Василия Шуйского шубником кличут, и нет в том позора. Зато я слышал, что