Экспансия на позавчера - Алексей Небоходов

Это ощущалось так, словно после долгих скитаний они наконец нашли путь домой, к месту, где больше не нужно было притворяться. Как первый глоток воздуха после слишком долгого задержанного дыхания, пробуждающий жизнь в каждом уголке тела. Как осознание истины, которая всегда была рядом, но которую они смогли понять только сейчас.

Их стоны наполняли комнату, сливаясь в единый звук, похожий на симфонию, сотканную из желания, страсти и долгожданного избавления от одиночества. В последнем, пронзительном мгновении, когда напряжение достигло пика, Лиана содрогнулась. Её тело отдалось этому ощущению полностью, без остатка, принимая каждую волну, каждую вспышку близости.

Её руки сжались на его плечах, дыхание сорвалось на стон, наполненный всем, что она хотела ему сказать, но не могла выразить словами. Иван стиснул её сильнее, его низкий, прерывистый выдох слился с её голосом, и в этом моменте не было ничего, кроме чистого, абсолютного единения. Они существовали только друг для друга, благодарные за то, что наконец нашли этот путь, что теперь они вместе, и больше нет одиночества. Этот момент был их правдой.

Этот момент стал их освобождением, избавлением от всего, что сковывало их души, от страха быть непонятыми, от одиночества, которое преследовало их всю жизнь. В этих мгновениях они нашли ответы на все вопросы, что так долго не давали им покоя, растворяясь друг в друге, ощущая, что наконец-то принадлежат не только себе, но и друг другу.

Тонкий свет пробивался сквозь иллюминатор, рассыпаясь мягкими бликами по металлическим стенам, окрашивая каюту в бледно-золотистые оттенки. Этот свет, такой нежный, почти ласковый, скользил по телу Лианы, подчеркивая изгибы её плеч, лёгкий подъем груди при каждом медленном вдохе. Волосы, растрепанные и беспорядочно разметавшиеся по подушке, казались темнее, чем обычно, контрастируя с её расслабленным, умиротворённым лицом. Она спала, а он смотрел на неё, не отрываясь, будто пытался впитать этот образ, сохранить его где-то глубоко внутри.

Иван не привык к такому. Он знал, что такое утро после бессонной ночи, знал, что значит проснуться в пустоте, когда тепло чужого тела исчезает, не оставляя ничего, кроме смятых простыней.

Но сейчас всё было иначе. Здесь, в этом небольшом пространстве, он чувствовал что-то новое – странное, едва уловимое, но от этого не менее настоящее. Он ощущал её тепло даже сквозь простыню, слышал её ровное, мирное дыхание, знал, что, если протянет руку, его пальцы наткнутся на мягкую кожу, на пульс жизни, который теперь бился рядом с ним.

Он мог бы сказать, что не привык к такому – к утру, в котором не нужно торопиться, к ощущениям, которые не хочется заглушать, к этому странному, тихому счастью, от которого не хотелось убегать.

Он усмехнулся, чуть качнув головой, и пробормотал:

– Знаешь, что самое смешное?

Лиана пошевелилась, морщась, словно её только что вырвали из глубокого сна. Её веки дрогнули, но она ещё не открыла глаз, только чуть сильнее прижалась щекой к подушке.

– Что? – сонно пробормотала она. её голос был хрипловатым, ленивым, наполненным остатками ночи, которая ещё не до конца отпустила её.

Иван провёл пальцами по её плечу, едва касаясь, чтобы ощутить тепло её кожи, гладкость руки. Лёгкое движение, не требующее ответа, не обязывающее ни к чему, но в этом прикосновении было что-то личное, что-то, чего не было раньше. Он позволил себе этот жест так же естественно, как позволил бы себе вздохнуть.

– Я ненавидел тебя, потому что всегда хотел тебя, – произнёс он ровно, спокойно, без всякой драматичности, но с той глубокой честностью, которую редко можно выложить вот так, на свет.

Несколько мгновений она молчала, будто обдумывая его слова. Затем её веки дрогнули, и глаза открылись, всё ещё наполненные остатками сна. Они были тёплыми, ясными, но в глубине их читалась мягкая, утренняя рассеянность.

Она улыбнулась.

– Это был самый странный способ показать это, – голос её стал чуть более бодрым, но всё ещё обволакивающим, тёплым, как сама она.

Иван пожал плечами, как будто сам не мог до конца понять, почему так вышло.

– Мы не самые простые люди, – признался он.

Лиана потянулась, медленно, с ленивой грацией, но её взгляд оставался прикован к нему. Затем она придвинулась ближе, прильнув к нему, и тихо потерлась носом о его плечо, словно проверяя, здесь ли он, ощущая ли он её так же, как она его.

– Но теперь нам не надо притворяться, – прошептала она.

Её голос прозвучал почти неслышно, но смысл этих слов накрыл его тёплой, обволакивающей волной. Иван не ответил сразу. Он перевёл взгляд на потолок, на ровные линии панелей, на знакомые очертания каюты, которая прежде была просто местом, просто пространством, не наполненным ничем, кроме пустоты.

Сейчас всё было по-другому. Пространство, которое раньше казалось пустым, теперь наполнялось её дыханием, теплом её тела, ощущением близости, которое не хотелось терять.

Иван знал, что впереди их ждут перемены, знал, что испытания неизбежны, и в ближайшие дни им придётся столкнуться с реальностью, которая не оставит места для утреннего покоя.

Но в этот момент ему было всё равно. Этот миг принадлежал только им, этому мягкому свету, тихому счастью, которое они наконец позволили себе.

Он лежал рядом с ней, ощущая её тепло и слушая её дыхание. Впитывал этот момент, который теперь был для него самым важным. Он знал, что больше не один, что её присутствие стало для него спасением, чем-то, чего он боялся всю жизнь, но чего жаждал всем своим существом.

Лиана действительно была рядом: её тепло ощущалось даже в воздухе, наполняя пространство невидимой связью, которая теперь казалась неразрывной. В этом заключалась вся суть его новой реальности – не просто в её присутствии, а в осознании того, что теперь он никогда больше не будет один.

Комната наполнялась мягким утренним светом, скользящим по металлическим панелям, отражающимся в глянцевой поверхности приборов. Свет не был резким, не резал глаза – он лишь касался пространства, побуждая его к новому дню. В этом свете было нечто обманчиво спокойное, иллюзия защищённости, которая длилась всего несколько часов, пока реальность не напомнила о себе.

Напряжение ощущалось ещё до того, как раздался звук вызова. Оно было в воздухе – невидимое, но почти осязаемое, как предчувствие грозы, как миг перед пробуждением, когда разум ещё цепляется за остатки сна, но уже знает, что в следующий момент всё изменится.

Резкий сигнал связи прорезал тишину, заставляя атмосферу дрогнуть. Иван моргнул, на долю секунды задержав дыхание, затем протянул