Башня времен. Заброска в советское детство - Анджей Б.

— Блин, скоро в школу…

На что тот удивился:

— Да где же скоро, ещё целых три недели осталось.

И действительно, в детстве три недели это много. Не то, что потом…

Но всё это было неважно, а важно было то, что отсутствия машины здесь, похоже, ещё не обнаружили.

И оттого, что отсутствия машины ещё не обнаружили, Вор Велосипедов смотрел на Жеку в калиточный проём снисходительно и нахально.

— Ваша машина у меня, — сообщил Жека в его неприятное лицо, и полученное от этого удовлетворение было мало с чем в жизни сравнимо. — Отдайте велосипед, и я её верну.

Вор Велосипедов раза три моргнул, переваривая услышанное. Потом вытянул шею, вглядываясь в пространство позади Жеки. Глаза его полезли из орбит. Он подпрыгнул на месте и, захлёбываясь какими-то неизвестными Жеке словами, вырвался из калитки. Если бы Жека не успел отскочить, то был бы снесён и отброшен на несколько метров. А цыганский человек уже бегал кругами на том месте, где раньше стоял жигуль, и был похож на собаку, что потеряла след. Сходства добавляли доносившиеся с его стороны жалобные, похожие на скулёж звуки.

Потом он на полушаге замер, и голова его медленно повернулась в сторону Жеки. И под взглядом отражающих фонарный свет выпученных и жутких глаз Жека отступил, как под напором шквального ветра.

Из-за заборов и калиток выглядывали любопытные головы, их было видно при свете фонаря. И у кучи хвороста рядом с двумя соседними дворами кто-то возился — и оттуда, кажется, тоже посматривали с интересом.

Вор Велосипедов шаркнул по земле ногой, словно бык копытом, и устремился к Жеке. И Жека, видя бешеное его лицо, уже дёрнулся в панике убегать, но потом малодушный, хоть и объяснимый этот свой порыв подавил. Потому что бежать было, во-первых, бессмысленно — догонит, а во-вторых, всё это затевалось не за тем, чтобы бегать тут зайцем.

Цыганский страшный в своём гневе человек подбежал к Жеке и схватил того за рубаху на груди. Затрещала ткань.

— Где?! Моя?! Машина?!

Шибающие чесноком плотные хриплые слова разбивались о Жекино лицо и разлетались невидимыми брызгами.

Слова прекратились, и Жека тут же почувствовал, как всё вокруг заходило ходуном. Это Вор Велосипедов стал Жеку яростно трясти. Понимать, насколько же этот волосатый мужик сильнее него, было очень неприятно. Голова болталась на шее, и казалось, что она вот-вот отлетит.

Рубаха затрещала ещё, и тут Жека ощутил прилив ярости, смачной, боевой и горячей. Какой-то урод схватил его и трясёт здесь, как нашкодившего щенка — его, его-ребёнка, которого ждут сейчас дома, которого любят мама, папа и бабушка… Ах ты ж скотина!

Жека уцепился пальцами в гадостно волосатые руки, напряг шею и размахнулся всем туловищем, выгнувшись дугой. И ударил лбом, особо не целясь, куда получится. Получилось в грудь, да и то совсем слабо. При этом носом и губами Жека наткнулся на пальцы цыганского человека, и вот это было неудачно. С самых ранних школьных лет нос Жеки был в драках его слабым местом. С таким носом было очень неудобно держать удар: от малейшего тычка кровь оттуда начинала литься ручьём. Жека к этому привык и, дерясь, относился как к данности, приходилось только постоянно шмурыгать и следить, чтобы не попало на одежду, но в драке как уследишь. Это, конечно, мешало, к тому же зачастую противник начинал кричать, что драку нужно заканчивать — это, мол, уже его победа…

Сейчас пустить из носа красное было для Жеки скорее неуместно. С одной стороны, избивший ребёнка до крови мужик вроде как оказывался в уязвимом положении. Неизвестно, правда, как оно считается у цыган, но навряд ли сильно по-другому. Со второй же стороны — будет ли пускающий носом красные пузыри Жека достаточно убедительным, диктуя здесь свои условия?

Нос, однако, вроде бы выдержал контакт, вкуса крови на губах Жека не чувствовал.

После Жекиной попытки удара Вор Велосипедов перестал его трясти и уставился в лицо. Ноздри продолжали раздуваться, цыганский человек всё ещё походил на взбешённого быка, но к бешенству в его взгляде теперь немножечко, процентов на десять, было примешано удивление.

— Руки уберите, — произнес Жека, по примеру собеседника уставившись тому прямо в переносицу.

Видимо, здесь, в прошлом, глядящие в его, Жекины, глаза люди что-то такое в них чувствовали, прозревали, угадывали. Может, не напрямую, неявно, на подсознательном каком-то уровне. Потом они, может, сами себе удивлялись: чего это я, мол, так, это же просто пацан, малолетка…

Вот и цыганский этот недобрый человек что-то такое, наверное, почувствовал. А может, ничего он и не почувствовал, кто его знает, ведь чужая душа — потёмки, а такая вот — и вдвойне. Руки, тем не менее, цыганский человек от Жеки убрал.

Ярость в Жеке, вспыхнув, чуть поугасла, но никуда не ушла. В голове молниеносно проносились варианты: впиться зубами в руку? Метнуться и вцепиться пальцами в горло? В ухо? Человеку вообще есть куда вцепиться, особенно мужчине. Мгновенно всё перебрав, Жека варианты эти отбросил и ярость свою унял. Здесь это было не нужно.

Из-за забора на них всё так же пялились соседи, позади кто-то шуршал ветками тихо и внимательно.

— Машина ваша в надёжном месте, — сказал Жека, потирая шею и приходя в себя после жёсткой встряски и адреналиновой вспышки. — Велосипед верните, и я пригоню её обратно.

Жигуль Жека с Воробьём спрятали не очень далеко — в ближайшем овраге, дорогу куда присмотрели заранее. Там Жека съехал с грунтовки и через небольшую поляну с пологим уклоном зарулил в промежуток между высокими кустами. Увидеть машину с дороги в этом укрытии было, кажется, трудно и при свете дня, по темноте и подавно, а полосы от колёс друзья, побегав по невысокой и уже сыроватой траве поляны, по возможности замаскировали.

Возить машину куда-то далеко и не было смысла. Не хватало ещё нарваться на местных советских гаишников. Гаишников водитель Жека не любил по долгу профессии и знал, что они могут выскочить в самых, казалось бы, неожиданных местах. Ставка была на то, что огорошенный внезапностью и масштабом потери цыганский человек Вор Велосипедов сразу согласится на все условия. Ну или не сразу, но быстро.

Эту комбинацию Жеке помог придумать всплывший в памяти рассказ одного коллеги-водителя, тёртого жизнью седого и костлявого мужичка с кривовато сросшимся носом, что недолго поработал вместе Жекой, а потом ушёл искать счастья в другие места. Тот, не очень вообще-то разговорчивый, как-то по уже забывшемуся