Путь хирурга - Валерий Александрович Гуров

— Разве вчера была плохая погода?

Демид коротко глянул на меня, удивленно вскинув бровь.

— Ну так-то в тот день, когда ты сюда попал, была сильнейшая гроза. Редкость для этого времени года… но она и шла минут десять. Прикинь, в наш резонатор молния попала!

— Это куда?

— Ну резонатор, такая большая хрень, как антенна на крыше главного корпуса. Ну, на башне.

Я, признаться, ничего подобного не видел. Но я и не везде пока что был в Приюте.

—. А зачем он нужен? — как бы между прочим спросил я.

— По названию не понял? — покосился на меня Демид. — Он обеспечивает резонанс между остальными приютами и школами.

Ах да, резонанс между остальными приютами и школами, как же я мог забыть? А ещё если и не знал…

— И что же, он как-то пострадал, когда ударила молния? — я всё-таки решил утолить свое любопытство.

— Ну-у… формально — не пострадал, но выходит так, что сразу после этого удара учитель объявил в приюте карантин, — пояснил Демидов. — Опять же, официально — по другой причине. Ладно, — голос у него тут же поменялся на преувеличенно бодрый, — нас это не касается! Хватит тут стоять. Пойдем одежду получать, а то у меня сердце кровью обливается, когда я вижу тебя в этих лохмотьях.

Сказал, конечно, для красного словца, но всё-таки немного он мне явно сочувствовал. Мы пошли дальше по коридорам, а я невольно задумался над словами Демидова. Может, именно буря и была причиной моего попадания? Или удар молнии в этот самый резонатор? Еще вариант — наоборот, это я мог стать причиной этого удара. Как бы то ни было, учитель-то, получается, серьёзно струхнул, раз собрал срочный совет.

На пути к складу одежды мое внимание привлек странный шум за поворотом. Я замедлил шаг, аккуратно выглянул из-за угла и увидел двух учеников постарше, стоящих спинами ко мне. Они нервно шептались, один дрожащими руками достал из кармана пачку таблеток, быстро выдавливая по паре пилюль себе и приятелю.

— Быстрее давай, — торопил его второй, испуганно озираясь. — У меня все тело болит… а я не закончил практику!

Они одновременно закинули таблетки в рот и поспешно спрятали коробку с обезболом, пряча следы «преступления».

Вот же идиоты… делать себе больно, затем ужираться таблетками… чтобы сделать себе еще больнее. Допинг какой-то получается.

— Не обращай внимания, — шепнул Демид, выросший у моего плеча.

— Ага.

Ну да, ну да, я помню. Медицина под запретом и всё такое. Демид привёл меня на небольшой склад, заставленный стеллажами с одеждой. За длинным деревянным столом, перебирая стопки серых роб, сидел какой-то мужик, по меркам моего мира — лет сорока. Сколько ему было на самом деле — мне даже страшно было подумать.

— Филипп Бедросович, нам бы форму для нового ученика получить.

Ох ты ж, какое имя-отчество интересное. Я невольно пристальнее присмотрелся к кладовщику. Небольшого роста, фигура, как груша, когда нижняя часть раза в два шире плеч. Вовсе не высокий и не статный — да и в молодости, наверное, не был. Борода растёт клочьями, уже седая. Наверное, неудивительно, учитывая, какая нервная работа у мужика.

Когда он поднял взгляд и увидел меня, его лицо исказилось явным отвращением.

— Ты что, серьезно, Демидов? — презрительно процедил он, брезгливо рассматривая меня с ног до головы. — Вы меня в этом году решили на тот свет отправить такими шуточками? Это же…

Он запнулся, будто не в силах произнести это слово. На лице появилась такая мина, как будто он съел кислую дольку лимона, да ещё не по своей воле.

— Сбившийся, — наконец, процедил кладовщик.

Мой взгляд невольно упал на длинный острый штырь, торчащий из стола прямо перед Филиппом. На него были наколоты несколько бумажек.

Что за бумажки, я понял, когда Демид достал ещё одну такую же и положил на стол перед Филиппом.

— Нет, Филипп Бедросович, на этот раз все серьезно. Вот его допуск, — прокомментировал Демид. — А раз он теперь ученик, то ему положена наша форма.

— Охренеть… — кладовщик взял листок, и тотчас нанизал его на штырь.

Причём проткнул он талончик с таким ожесточением, будто насаживал на штырь не бумажку, а меня.

— Мой отец перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что эти сбившиеся уроды теперь учатся наравне с нами.

Слова — это всего лишь слова, но он говорил с таким нажимом, что его слова ударили по мне, будто кнутом. Вообще-то не похоже, чтобы этот мужик привык сдерживаться. А надо бы, всё-таки возраст уже немолодой.

Он поднялся из-за стола, тяжело дыша, вес все-таки у Филиппа был приличный и явно лишний.

— Ясно все, Астахов уже совсем… — «что совсем», он не договорил, осекся вовремя.

Выходит, вывод, что рот у него как помело, верен только наполовину. Свою пасть он раскрывал только на тех, кого считал слабее себя. Ну или тех, кто не поставил его на место.

— Так, Демид, помоги-ка, — Филипп снял со штыря всю пачку талонов и протянул Демидову. — Сходи-ка, отнеси Радимову, пока я с… этим разберусь.

На его неприятной харе расплылась улыбка, как у питона, готовящегося поглотить кролика целиком. Ну, это если бы питон мог улыбаться. Я не отвел глаз. Да-да, Демид, сходи… куда там он тебя послал.

Ученик взял листки и вышел из кладовой.

Филипп тяжело оперся о столешницу и впился в меня взглядом свои свинячих глазок.

— Будь моя воля — я задушил бы тебя своими собственными руками, гаденыш, — процедил он. — Я таких как ты…

Я почувствовал, как в груди вскипает волна ледяного гнева. Я убедился, что Демид вышел, быстро огляделся, ища — есть ли тут камеры. Удостоверившись, что «можно», я не раздумывая ни секунды, направил внутренний поток энергии чуть ниже его колена. Поток выбил почву из-под его ног. Он с хрипом завалился на стол, ища опору. Но я, уже руками, схватил его за затылок и припечатал о столешницу. Лицо этого неприятного типа замерло в доле миллиметра от заострённого металлического штыря. Так, что кончик царапнул его шею, точно у сонной артерии.

Филипп замер, даже не решаясь дышать. Широко раскрытые глаза перепуганно смотрели на меня.

Я медленно наклонился к нему и спокойно, почти равнодушно прошептал на ухо:

—