Река Великая - Максим Николаевич Николаев

похитителей — то ли карлик, то ли ребенок — через забор перелез и второму отпер ворота. Дим Саныч подтвердил его слова, когда приехал в Ящеры, и на спуске высмотрел две пары следов: одни — от мужских ботинок 44-го размера, другие — от детских кроссовок.

— В вашем идоле, если на золото переплавить, миллионов сто рублей. За такую сумму не то, что человека, — всю деревню вырежут, и глазом не моргнут. Должно было это случиться рано или поздно. С отцом Власием не говорил?

— С утра через Любавку записку ему отправил. Вдвоем по Малым Удам они прошли: врали, что холодильник наш ночью взломали. Никто не видал да не слыхал ничего. Собаки спали.

Ветер гнал по небу клокастые обрывки туч: дождь собирался пойти снова, но всё не мог собраться. Дим Саныч закончил с осмотром тела и переместился к открытой нараспашку двери требища. Стоя на одном колене, он крутил головой так и эдак, как будто пытался залезть зеницей в замочную скважину.

— Когда ты про вскрытую дверь сказал, у меня первая мысль была, что не справятся на раз-два современные избачи с вашим русским замком, — он поднялся на ноги и расправил форменную брючину на колене. — Царапин от отмычки я не вижу, значит у них была копия. Где ты хранишь ключ от требища?

— В избе, в сундуке, — ответил Святовит шепотом, хотя на пристани, кроме них двоих, никого не было.

— А от сундука?

— Не запирается он. Зачем? Дома всегда кто-то есть, и на дворе — пес.

Участковый покачал головой с многозначительным видом.

— Думаешь, что у татей среди наших сообщник?

— Бог его знает. Сообщник другую ночь для ограбления указал бы. Со стариком легче совладать.

Только сейчас старейшина вспомнил, что нынче бдеть была очередь Велибора. Коли б не прострел его… А предатель кто? Ужель Невзор? Пес Кощей дальше калитки никого не пустил бы, кроме лекаря, который при каждой хворобе ему клизмы ставит, да еще и косточку в рот сунет, чтоб не серчал. Спорщик вечный, старины ругает, в позапрошлый раз на сход вообще не явился. И дочь его Виданка туда же: по двору в заграничных штанах шастает… Не иначе в Америку следом за Смеяной, Сварожичей дочкой, их лекарь решил податься вместе со своим колхозом блошивым. На той неделе всем семейством они, Родичи, в город ездили, только Любава дома оставалась. Спросить надо, не заходил ли по какой надобности лекарь в гости. Или, может, заметила что. Ее-то, дуру, провесть нетрудно.

* * *

Почти в ту же самую минуту, когда участковый Дим Саныч по звонку старейшины прибыл в Ящеры, инок Нектарий переступил порог церкви святой Равноапостольной Ольги Российской в Пскове. Он не застал директора «Верочки» в притворе и пошел в храм, где с богоугодным удовольствием вдохнул аромат ладана, который был здесь густой, благодатный и не подпахивал канифолью, как тот, что, по старческой скупости настоятеля Варфоломея, курили на богослужениях в их Мирожской обители.

В храме было с десяток верующих, почти все старики. До города непогода еще не успела добраться. Солнце проникало внутрь через окна в барабанах и отражалось в убранстве. Алтарная перегородка в храме святой Ольги была, конечно, не как в Троицком соборе, до потолка не доходила, но всё равно была такая высокая, что горние лики угодников можно было разглядеть, только прищурив глаза. Над царскими вратами алтаря с богатейшей резной позолотой размещалась огромная икона равноапостольной княгини. Голову святой украшала круглая, под стать нимбу, корона поверх белого убруса, который закрывал волосы по старинному женскому обычаю. На одной ладони перед собой княгиня держала небольшую церковку, другою рукой сжимала золотой крест.

Услышав шаги Нектария, отец Александр украдкой бросил на него взгляд, и тут же снова обратился к старушке, которую исповедовал уже столько времени, что спина у него ныла от стояния внаклонку над аналоем. Грешки у старушки никак не кончались, и были все курам на смех — на месте Господа он такой пустяк и слушать не стал бы. Злословила с этой за спиной у той, потом с той — за спиной у этой, на ребятенка соседского бранилась, что на клумбе рядом с подъездом цветы рвет, а рвал не он, а Василий-алкоголик… В городе и всё такое: не колония строгого режима, слава Богу.

И на той неделе благочестивица к нему на исповедь приходила, и на позатой, и так весь год. А как преставится, то возлюбленные дети и внуки повезут отпевать ее в Александра Невского или в какой другой старый храм. Венчать еще приходилось ему иногда, а крестили и отпевали — даже свои, новозавеличенские, — в старинных церквах в Центре или на Запсковье, и новоделу не доверяли. Из ящика для пожертвований, если не великий праздник, то одну мелочь он выгребал, и считай, что на свечах и на пометках храм жил. Коммунальные, зарплату, епархиальный сбор заплати, и на руках останется не боле, чем имел он в свое время в Серёдке в тюремном приходе.

Перед тем как уйти, старица еще постояла перед иконостасом, крестясь и бормоча про себя молитву. Когда за ней закрылась дверь, Александр поманил к себе помощника. Нектарий остановился напротив него у аналоя с иконой Божьей матери. Священник расправил епитрахиль и возложил ее на маленькую головку, из-под редких волос на которой просвечивала розоватая кожа.

— Привез?

— С Божьей милостью, — под священным покровом Нектарий перекрестился, глядя не в лицо священнику, а на золотое распятие на его груди, украшенное в тон камилавке на голове фиолетовыми адамантами.

— На пристани гладко прошло?

— Не гладко, — Нектарий понизил голос до еле слышного шепота. — Обсчиталась новообращенная. Стражник молодой оказался, и не спал. Мобильник у него светил, потому только, слава Богу, заметил заранее его бодрствование. Вдоль стены капища к нему пробираться стал. Поганец поздно услышал меня: вскочил на ноги, когда я уж за спиной был. Обернулся. Я нож ему под ребро воткнул. Вскрикнуть не успел он, оземь повергнулся и захрипел. Я верхом уселся и стал дальше лезвием колоть. Многажды так повторил, гнева сдержать не смог. Прости раба грешного, Господи и Пречистая Дева Мария, — монах-убийца снова осенил себя крестом. Александру от услышанного стало страшно, сердце быстро забилось. Святая Дева на аналое между душегубцем и святым отцом глядела на первого из своего оклада снизу вверх, брезгливо поджав губы. А тот как ни в чем не бывало продолжал свой то ли рассказ, то ли исповедь: — В деревне поганой ни одна псина не проснулась, так