Река Великая - Максим Николаевич Николаев

— Не надоело одно и то же каждое утро и каждый вечер твердить?

— Ну как же… — замялся святой отец. — Господу служим. Да и слова в каждую службу разные. Календарь есть.

Сгоревшая еще по весне индития была голубая, с золотыми звездами, а новая — белая, без рисунка, из какого-то не очень похожего на шелк шелка. Но и цена такая, что грех заикаться. В интернете по акции Дашка Парамонова нашла, да еще и заказ помогла оформить. Пошли, Преблагий Господи, девице успеха в учении трудном! На белом покрове на престоле стояли кубок с вином и дарохранительница в виде храмика с куполком. Рядом лежало алтарное Евангелие, на которое Людмил почти что взгромоздился задом.

— Словами ваш бог сыт? Ими же и вас питает?

— Каждому богу своя жертва угодна, — робко пытался защитить Власий свою веру. — И обряд у всякого свой.

— Да не каждый его исполнить может, — мрачно сказал Людмил.

— Что ж вы теперь, всех христиан винить будете?

— Третьего дня Святовит поленницу у себя возле дома разбирал и твои тайные дары обнаружил. С Любавой потом вместе побеседовали.

Людмил Асич неуклюже слез с престола и потянул за собой покровы. Чаша покачнулась, на белоснежную ткань упали капли кровавого цвета. Только теперь Власий заметил у гостя деревянные ножны с торчащей рукоятью.

Язычник протянул руку к поясу и вытащил короткий меч. Священник отступил на шаг, уперся в жертвенник и не понял сам, как оказался на коленях.

— Рассказала Любавка, как обратил ты ее обманом в свою веру, и после ключ от капища велел принести.

— Лжет, поганая! Вот крест! — вскрикнул Власий осипшим от смертного ужаса голосом и для убедительности целых три раза осенил крестным знамением грудь.

Людмил занес короткий меч выше. Священник, стоявший на коленях, втянул голову в плечи:

— Сама явилась она ко мне и просила крестить, сон ей какой-то нелепый приснился. Не мог отказать, это долг священный, — скороговоркой пролепетал он.

— А перед общиной у вас долга нету?! Ничего не скажешь! Хорош! Этакую свечку втихаря поставил! Фалалей вон про Сварожичей сразу предупредил, когда ему Волк только заикнулся, что веру сменить хочет.

— Волк был глава семейства, а Любава — вторая женка, и так на птичьих правах. Побоялся за ее жизнь.

— И не зря, — язычник ухмыльнулся с лютою злобой.

При молитве перед иконой Власий всегда подкладывал покрывало под ноги, и теперь от стояния на деревянном полу с непривычки нестерпимо заныли колени. Убивать его, кажется, не собирались. Святой отец осторожно поднялся, помогая себе руками.

— Надька Прилуцкая говорит: Любавы давно не видела, за хлебом не ходит. Из дому ее Святовит не выпускает? — спросил Власий с последней надеждой в голосе.

Людмил отвел глаза:

— Некого больше выпускать. Сделали то, что по старинам положено. Кроме самого себя, тебе в ее казни винить некого.

Он сунул оружие обратно в деревянные ножны, не прощаясь пошел прочь и по пути чуть не снес мощным плечом фанерную створку. Снаружи из храма раздались быстрые тяжелые шаги.

Не знавший о том, что молодая Любава жива, Власий представил, как по древнему лютому обычаю несколько часов ее казнили огнем, и так живо, что собственное тело его свело судорогой. Он подошел к престолу, расправил покров с винными пятнами и без молитвы взял кубок с бронзовой гравировкой ангелов и святых. Одним глотком священник выпил сладкий густой напиток и тихо икнул.

VII. Июль

— С обыском?!.. За что против? Ищите, ради Бога! Сейчас только пса привяжу!.. В Ящерах?!.. Так вы свернули неправильно! На большак возвращайтесь! Там от развилки… Малек! Фу, мать твою!

Когда лысый майор по фамилии Копьев скорчил недовольную мину в сторону пса, тот стал целенаправленно облаивать его одного. С Копьевым был молодой лейтенант с бородкой: зимой они вместе приезжали в Малые Уды искать Юрку Семенова, а потом, в апреле, забирали утопленника. Рядом с их серой «Ладой» стояла еще одна машина — с красной полоской на боку и надписью: «Следственный комитет». Из нее наружу никто не вышел, в салоне сидели люди в форме.

Мария притопнула на пса галошей и только тогда смогла разобрать, что говорили ей полицейские из-за забора.

С крыльца как раз спустились с удочками Генка с Матюхой. За сборами Мария не следила и мало удивилась тому, что рыбацкая жилетка у сына была надета на голое тело. Ему захотелось прокатиться вместе с родителями до Ящеров на настоящей полицейской, пускай и без мигалки, машине, но лейтенант по-взрослому объяснил Матвею, что на обыск не допускают больше двоих понятых. Матюха, молодец, даже не расплакался.

— Нам что надо будет делать? — спросила Мария, когда серая «Лада» тронулась.

Майор Копьев обернулся к ним с Генкой с пассажирского места:

— Обеспечить общественный контроль над обыском. Потом еще в протоколе распишетесь.

В зеркале заднего вида она видела следователей, которые ехали следом. Скоро лес за окнами кончился. Оба автомобиля остановились на подъезде к пристани.

Выйдя из машины, Мария услышала мужские голоса с реки и вместе с другими подошла к краю невысокого обрыва. Сеть на траве у воды распирало жирной, сверкающей серебром плотью: никогда зараз не видала она столько рыбы. Вокруг суетились артельщики с деревянными ведрами. Голос полицейского заставил их дружно задрать головы.

— Святовит Михалапович!

От берега по зеленому склону наверх вела тропинка. Поднявшись, ящеровский старейшина заметил соседей:

— Бог в помощь.

— Приветствую, — сказал Генка.

После него Святовит с протянутой ладонью обернулся к майору, но тот вместо руки всучил ему постановление на обыск.

Ворота пристани в ответ на стук отозвались через минуту шорохом засова. Одна из створок приоткрылась. Древний косматый старик, то ли Велибор, то ли Доброгост — Мария всё время их путала, — с опаской уставился на пришлецов.

— Всё в порядке, — сказал старику директор артели. — Люди из города на пристань нашу поглядеть хотят.

— Ась?

— Посторонись, говорю!

Обыском командовала женщина в синей следовательской форме по фамилии Травина, одних с Марией лет и тоже блондинка — симпатичная, но, как ей показалось, немного высокомерная. Второй следователь — начальница называла его Игорем — был мужчина лет тридцати с начинающейся лысиной. На груди на ремешке у него болтался фотоаппарат, которым он защелкал, как только оказался за частоколом.

На двор входили один за другим бородатые рыбаки, каждый при входе крестился двумя перстами. Они кружили вокруг следственной группы, подходили друг к другу, перешептывались о чем-то, потом расходились и снова крестились по-своему. Хотя староверами у них в деревне