Аркан 22 - Анна Николаевна Александрова

– Экономка, – пояснил Гефтман. – Прекрасная женщина! Творит изумительные пироги. Уверен, попробуем сегодня.

Внутри действительно пахло сладко-печеным с вкраплениями корицы и розмарина. А еще медом, настоящим липовым медом…

Все вокруг, от картинки до запахов, от интерьера в стиле прованс до старинной немецкой песенки, звучащей из дальней комнаты, создавало ощущение уюта, покоя, какого-то пасторального благолепия. Каббалистика? Колдовство? Сектанты? Не-е-е-ет, не слышали.

Профессор повел своих «студентов» на звуки музыки через светлый коридорчик, и вскоре все четверо оказались в просторной зале, соединенной открытым двухстворчатым выходом с застекленной верандой. Песенка изливалась из коробочного патефона, какие Леша видел разве что в кино. В такт ей колыхались тюлевые гардины, отделявшие комнату от террасы. Хозяина видно не было.

– Ерофей Семенович! – громко позвал профессор.

Веранда заскрипела деревянными половицами, ажурная шторка распахнулась, как занавес, и гостям явился сухонький старичок в клетчатой рубашке и синих трениках с отвисшими коленками. Морщинистое лицо его сморщилось еще сильнее, когда он увидел, что профессор не один. Он потянулся к нагрудному карману, откуда торчали очки в толстой роговой оправе. Надев их, он стал похож на Шурика из культового фильма Гайдая, только очень старенького. Неожиданно… Алеша успел нарисовать в воображении мудрого Гэндальфа, быть может, с длинной седой бородой, внушающего почтение и благоговение. А явился… Шурик.

– Студенты? – не отвечая на приветствие, спросил он, и голос его скрипнул, как несмазанная дверь. Однако Ерофей Семенович громко прокашлялся и заговорил дальше глубоким, хотя и старческим баритоном: – Какой сюрприз. Ну-с… располагайтесь.

Он уселся в огромное кресло-качалку, которое, как трон, возвышалось в центре комнаты, гости же расположились кто где: профессор – на стульчике у пустого камина, Алеша и Алена – на диванчике напротив. Одна лишь Вероника осталась расхаживать по комнате, разглядывая фотографии на стенах, вазы, статуэтки, старинные подсвечники и прочие занимательные вещицы, открывавшие в хозяине дома страстного коллекционера.

Зря профессор запугивал Алешу нелюдимостью Ерофея Семеновича, разговор выстроился сразу, был интересным и оживленным. Старик показал себя человеком очень умным… и да, мудрым (привет, Гэндальф). К интересующей Алексея теме вышли уже после кофе, услужливо сервированного Эльвирой Андреевной.

– Так вы считаете, что в Москве сейчас нет серьезных каббалистических сект?

– Я, конечно, затворник и давно не хожу в большой мир. Может, кто из молодежи балуется. Но старая школа, претендующая на знания и… практикующая, мне вся известна. Кого-то уже нет в этом мире, кто-то уехал из Москвы… а впрочем, неважно. А кто остался, те на такое не способны.

– А может, вы знаете, – с надеждой спросил Алексей, – кого-то по имени Регина? Редкое имя. Может… ученица ваша? Или… или когда-то пересекались, может, консультировалась с вами?

– Регина? Знаете, что это имя означает «правительница», «королева», «императрица»? Но нет, у меня знакомых королев нет, я бы запомнил. И никто… нет, никто, кроме вас, молодые люди… да вот еще моего учителя, – он кивнул на профессора, – мною не интересовался в последние годы. Меня забыли…

– Ученика, – мягко поправил его Владимир Игнатьевич. – Я ученик ваш, а не учитель.

– Да-да, – отмахнулся старик. – Все мы друг другу учителя, все мы ученики. Я помню.

– Но Таро как часть каббалистического учения так популярно сегодня, – вновь перехватил инициативу Алеша. – Я тут почитал: только в Москве больше двадцати школ Таро, специалистов-одиночек вообще сотни. Даже на «Авито» услуги продают. И не только гадания, но и медитации, архетипические путешествия. Как это понимать? Может ли кто-то из новых адептов этого учения основать секту с ритуалами и жертвоприношениями?

– Тарологи, астрологи, регрессологи, хренологи… прости господи, какой только нечисти не повылазило, – отмахнулся Ерофей Семенович. – Все это ересь без грамма научного обоснования. Но в одном вы правы: тема стала слишком популярной, а когда так, то в нее лезут все кто ни попадя. И реальные психи, способные на черное жертвоприношение, тоже.

Вероника фыркнула из своего угла, но в разговор не вмешалась. Однако профессор заметил это и не упустил возможности ее поддеть:

– Ну а вы, Вероника, что скажете?

– Когда-то и наука считалась ересью, – довольно грубо ответила она. – Ученых, как и магов, сжигали на кострах. Вернее, так: ученые и были магами. Но я бы с интересом посмотрела на коллекцию карт Таро, если это возможно.

– Да, Ерофей Семенович, покажете ваши сокровища? – поддержал Владимир Игнатьевич.

– Коллекция? – будто не понимая, переспросил старик. – Какая коллекция? А-а-а-а… да-да, идемте в кабинет.

Он поднялся с кресла и, заложив руки в карманы, шаркающей походкой двинулся к выходу. Вся паства цепочкой поспешила за ним по узенькому коридору в соседнюю комнату. Кабинет был словно скопирован с картинок о викторианской эпохе: мебель вишневого дерева, темно-зеленые стены проглядывали из-за огромных книжных стеллажей. У окна, завешенного плюшевыми шторами, стоял массивный стол, покрытый зеленым же сукном, на котором аккуратно разложены были письменные принадлежности и стопка бумаг. Старик огляделся по сторонам, ища что-то глазами, и обрадованно всплеснул руками, увидев серебристый кейс на верхней полке стеллажа.

– Алексей, достаньте-ка вот эту коробку, ага… аккуратно. Изучайте!

Он равнодушно махнул рукой на стол, сам же уселся в очередное кресло-трон, что, похоже, были в каждой комнате. В этот раз инициативу в свои руки взял профессор. Владимир Игнатьевич положил на стол кейс, тот не был заперт на ключ или кодовый замок и легко открывался обычным нажатием на защелку. Внутри ребрами наверх, как книги в каталоге, лежали штук сорок картонных коробок, подписанных от руки аккуратным витиеватым почерком. На каждой были указаны название и дата. Профессор вынул коробку с надписью «Visconti di Modrone, 1466».

В этот момент Вероника, которая до сих пор держалась в стороне, вдруг оживилась и буквально прильнула к профессору, заглядывая ему через плечо. Тот усмехнулся, в его прищуренных глазах мелькнуло удовольствие. Но он промолчал и продолжил распаковку. Из картонной коробки он достал узкий футляр прозрачного пластика, в котором, как в фоторамке, была зажата одна-единственная карта, изображающая седого старика в балахоне и мантии, с жезлом в левой руке и сложенной в двоеперстие правой.

– Иерофант, – выдохнула Вероника.

– Да, – довольный произведенным эффектом, подтвердил Владимир Игнатьевич. – Ручная работа. Одна из шестидесяти семи карт колоды, что дошла до нас. Предполагается, что рисовал ее Бонифацио Бембо[23], но это не точно. Карты заказывали знатные вельможи к какому-либо празднику – эта, предположительно, свадебный подарок к бракосочетанию Филиппо Висконти и Марии Савойской.

– Это Средневековье… разве колдовство, гадания и все такое не преследовались инквизицией? – спросила Алена, нависая над вторым плечом профессора.

– Во-первых, Аленушка, это позднее Средневековье, этот период именуется в европейской культуре