Мизанабим - Дарья Райнер

– Она была моей подругой. Не стала бы врать.

Танец обрывается.

– Глупая. Не с теми дружишь. Ничего не получишь! А узнает матушка – явится тотчас и душу вынет. Вот так! – Она распахивает шаль на груди, и Умбра немеет. По белой некогда сорочке расползается пятно засохшей крови. Клетка рёбер сломана: там, где должно быть сердце, – пусто. Прямо сквозь плоть на краю раны продета булавка: брошь в виде пятилистника сирени свисает на лоскуте кожи.

– Я пыталась, – девочка вдруг шмыгает носом, – подлатать дыру, сделать красивее… Не вышло.

– Это она сделала? – Умбра не узнаёт собственный голос, хриплый и чужой. Она шагает к Ясвене и опускается рядом на корточки. – Она тебя тут силой держит? Как остальных?

Будь перед ней живой ребёнок, она бы обняла, прижала, обогрела, утешила – насколько хватило бы сил. Вернее, раньше… Не сейчас. Теперь она опасна для живых, пока не вытравит заразу.

– Матушка очень сильная. В сердцах её сила, в крови… В проклятьях. Они держат. Башмачки тяжёлые. Отдашь мне свои? Давай меняться!

– Хорошо. Только помоги мне, Ясвена, – она понижает голос, переходя на шёпот, – вместе мы справимся.

Умбра видит, как раздувается край занавески. Пламя свечи дрожит. Из-за стены доносится зевок. Клацают зубы. Кто-то хныкает. Раздаётся мелодия – грустная, раздирающая душу нота, рождённая от прикосновения смычка и струн. Дом Каллимы приходит в движение, вздыхает, вбирает в себя шорохи и скрипы, чтобы отдать их сторицей.

– Нельзя! – Башмачный стук как приговор. – Глупая, глупая! Смотри, что ты наделала, они её разбудят и всё расскажут! Беги теперь, пока можешь.

– Не могу! – После затишья, к которому Умбра привыкает, думая, что подобрала ключик к маленькой Ясвене, её снова захлёстывает паника. – Мне нужно лекарство.

– Забирай, всё забирай! – Ящики распахиваются сами, дверцы хлопают, гул нарастает. – Она идёт!

Ясвена бледнеет, становится прозрачной – сквозь неё виден огонёк свечи. Воска почти не осталось, он мягкими наплывами украсил скатерть. Ещё чуть-чуть – и погаснет. Насовсем.

Умбра ощущает себя зверем, мечущимся в клетке. Что будет, когда придёт охотник?.. Смерть Каллимы была мучительной и жестокой. Сердце стучит, как недавно девичьи башмачки. Тук-тук-тук.

Она хватает склянки наугад, надеясь не ошибиться ящиком, и прячет их в карманы платья.

– Да беги скорее, глупая!

– Идём со мной! – Умбра протягивает ладонь.

Кто-то счёл бы её безумной. Люди говорят, от прикосновения скованных наступает мгновенная смерть. Или их проклятие передаётся живому. Но это байки.

Ёршик утверждал, что Соня, который приходил по ночам, дотрагивался до него и не раз. Холодно. Страшно. Но терпимо, если выждать. Ничего плохого с ним не случилось.

Если Ёршик пережил – сможет и она.

Доски под ногами ходят ходуном. Стёкла вылетают с дребезгом, усыпая пол осколками. Порыв ветра гасит свечу, и комнату проглатывает тьма – полная и окончательная. Истинная, властная хозяйка, не знающая полумер. Голодная и тихая, она умеет ждать…

Неживая ладошка, холодная на ощупь, словно медуза, тает между пальцев.

– Глупая, – говорит Ясвена напоследок, но не высокомерно, а с жалостью. Она уходит, её больше нет. Лишь бы успела, спряталась от гнева «матушки».

Умбра спотыкается и спешно, почти на четвереньках, добирается до двери.

– Киа эне, каи-рай.

Она оборачивается через плечо, зная, что это Каллима. Не Хозяйка в её изломанном теле, а отголосок настоящей видящей. Она называет её «беглянкой», как и раньше.

– Киа ора, те-ваку, – на ресницах застывают слёзы. Горько желать жизни тому, кто уже мёртв. – Хаэре.

«Уходи».

Слово переходит от одного к другому. По цепочке. Сказанное Вязгой, подхваченное Умброй, отданное Каллиме. Скат говорил, что та-мери верят в «мир, следующий за смертью». Или множество миров, через которые путешествуют души. Если так – им обеим пора.

Дом сотрясается от основания до черепичной крыши. Выплёвывает Умбру. Она чудом успевает скинуть туфли с ног – старые, но крепко сшитые, целые. Падает с крыльца, босая, ползёт на коленях вдоль улицы, пока не утыкается лбом в мокрую брусчатку. Хозяйкина сила – ничто за стенами. Не догонят, не настигнут проклятья.

С неба накрапывает дождь, и капли бегут по щекам. Вода остужает кожу; мышцы горят огнём. Умбре кажется, что вместо крови по жилам течёт кипяток. Перед глазами темнеет. Она сделала что могла: у Ясвены теперь лёгкие башмачки, мягкие… Больше не стучат.

СТРАНИЦА ВОСЬМАЯ. Доктор

…Она привязана к столбу. Ласковый огонь лижет пятки, заставляя скалить зубы, разевая рот в немом крике. Нет больше слов. Нет имени, нет сути. Бессловесная.

…Она идёт по коридорам Крепости, отчего-то больше похожей не на военный госпиталь, а на средневековый замок, явившийся прямиком из легенд, которые она сочиняла для Малого. На стенах – картины в потемневших от времени узорчатых рамах, пол выстелен коврами, а дверной проём, ведущий в кухню, украшает занавеска из алой парчи. В кухне светло и тепло. И пусто. Ни собранного и серьёзного Сома, ни любопытного Ёршика, ни Карпа с Горчаком… За окном молча умирает лето.

…Она чувствует под пальцами влажную податливую землю. Вырывает небольшую ямку – могилу для ласточки. Маленькое птичье тело лежит рядом. Синие перья отливают перламутром. Пахнет не смертью, пахнет солью и весной, словно время обратилось вспять.

…Она бежит, ступени мелькают, сливаясь в бесконечную кляксу. Песчинки падают. Стрелки неумолимо движутся по кругу, приближаясь к двенадцати. Не успеет, не удержит. Расплещет.

…Она поворачивает карту, на рубашке которой сплетаются чёрные и изумрудные ветви. Никаких больше предсказаний: ни чумы, ни смерти, ни разрушенного Удела.

…Она гладит сестру по щеке. «Ты красивая, Осинка. Я не забуду». Белый фрегат уплывает прочь, ветер надувает каменные паруса.

…Она ждёт его на мосту. Пахнет дымом и близким снегом. «Ты здесь», – голос Ската касается её бережно. «А ты?» – щурясь, спрашивает она. Оглядывается. Ищет его глазами на другом берегу… и не находит. Гремят выстрелы, на ладони падает пепел. «Возвращайся», – шепчет он.

…Она вскидывает руки, стремясь защититься от шторма, идущего на остров: ещё чуть-чуть – и буря проглотит Клиф, слизнёт, не оставит следа. Она – всего лишь песчинка, которую так легко сдуть с ладони…

☽ ⚓ ☾

Умбра стонет. Звуки царапают пересохшее горло. Сон – или сны? как разбитые детали, осколки цветных витражей – исчезает из памяти. Остаётся слово. Одно единственное.

«Возвращайся».

Она с трудом разлепляет веки. На ресницах остаётся корочка – подсохший гной. Глаза слезятся.

Где она?

Часто моргая, Умбра садится. Ощупывает постель. Деревянное изголовье, жёсткий