Ариадна из чугуна и стали - Виолетта Орлова

– видеть, как на твоих глазах исчезает родной человек. А главный ужас заключался в том, что эта пытка происходила медленно, день за днем. Бесконечные минуты, истекающие кровью. Наверное, лицо его выражало нечто действительно жалкое, ибо мама вдруг сказала совершенно спокойным тоном:

– Мне не больно.

И улыбнулась ласково.

Понимала ли она, что говорила? Кей не знал. Оставалась ли еще мама мамой, или эти слова уже принадлежали каверне?

– Остановитесь, пожалуйста! – зычно раздалось с противоположной стороны улицы. По рельсам промчал неуклюжий омнибус, на секунду закрыв того, кто кричал. Констебль! Кей сильно вздрогнул и в панике схватил маму за талию.

– Бежим, – проорал он ей в ухо, но мама вдруг не захотела подчиняться. Или, вернее, она просто не поняла, чего от нее хочет сын. Вместо этого она весело помахала констеблю пустым рукавом своего редингота: со стороны, должно быть, смотрелось жутко. Произошло то, чего так боялся Кей. Констебль кинулся в их сторону, выставляя вперед капсюльный пистолет, дуло которого было выполнено в форме зубастой волчьей пасти. Все кончено, сейчас он выстрелит. Кей невольно выступил вперед, загораживая собой маму. Но выстрела не прозвучало. Пистолет с гулким эхом упал на брусчатку, маска страха приклеилась к дородному лицу констебля, что такое? Кей заметил, что прохожие останавливались и в ужасе смотрели на него. Кей обернулся, ибо понял, что причина вовсе не в нем.

Точно. За его спиной возвышалась двухметровая серая субстанция, из центра которой, подобно маятнику от часов, качался туда-сюда пустой редингот. Казалось, будто серое существо жует его. Не помня себя от горя, Кей кинулся вперед, руками обнимая уродливое существо перед собой. Почему счастливые минуты пробегают так быстро, а скорбные – словно нарочно замедляются? Ему что-то кричали, он не слышал, все было как сквозь вату. А потом до сознания долетели обеспокоенные слова констебля:

– Отойди от каверны, парень, это опасно!

Куда же он пойдет, когда это его мама? Вдруг Кей осознал, что пустота начинает увеличиваться в размерах. Она уже алчно заглотила эркер ближайшего дома, намереваясь пойти дальше, отвоевывая себе метр за метром. Какой-то испуганный полный господин в котелке сам не понял, как исчез в ее утробе. Кошмар, трагедия! Тогда Кей в ужасе дотронулся рукой до серого сгустка, внутренне умоляя его остановиться, и вдруг ощутил, что вязкая субстанция застывает, а из пальцев его бегут странные оранжевые искры. Что случилось?

Каверна застыла на мостовой, окаменела: часть дома безвозвратно ушла в ее глотку, вторая – развалилась. Кею же каверна не навредила, но это ведь и неудивительно, разве мама смогла бы причинить ему вред? Кей почти терял сознание, когда услышал над собой голос подбежавшего констебля:

– Парень – сурьин! Как же нам повезло!

А затем он отключился.

Глава 14, Шатун

42

Элли вынырнула из тягостного воспоминания и увидела перед собой грустное лицо Кея. Настоящее вернулось на прежнее место, но голова немного кружилась, как после качки.

– Так… Твоя мама превратилась в каверну? – через силу прошептала она. Тот едва заметно кивнул и отвел взор. Элли поежилась. Что сказать, соболезную? Наверное, это прозвучало бы жалко. Пока она собиралась с мыслями и готовила подходящий ответ, он взял ее за руки и произнес мягким тоном:

– Должно быть, ты очень хорошо понимаешь меня.

– Что ты имеешь в виду? – удивленно промямлила она.

– Твоя мама ведь тоже… Умерла.

Элли снова пробрала дрожь, ей было жутко, что практически незнакомый парень шаг за шагом обнажает ее прошлое, а она не помнит ни малейшей детали, чтобы подтвердить или опровергнуть его слова. Прошлое утонуло в пару.

– Постой… – темное сознание вдруг озарило некоторое понимание. – Так я та самая Элли? И мой отец – великий изобретатель? Мы учились с тобой в одной школе? Судя по твоему воспоминанию, мы не очень-то ладили…

Кей неожиданно весело рассмеялся.

– Что смешного?

– Это слишком слабо сказано. Если честно, я терпеть тебя не мог. Но так было не всегда, – Кей заговорщицки подмигнул ей, а Элли уловила в этом незамысловатом жесте издевку. Она недовольно свела брови и выпятила вперед губу, однако тут же вспомнила маленькую белокурую зазнайку и вымученно улыбнулась.

– Покажи мне еще что-нибудь! Получается, что каверны – это люди, сделавшие операцию, я правильно понимаю?

– Да. Есть активные и пассивные каверны. Первые могут перемещаться в пространстве и поедать материю, вторые застывают на одном месте. Они тоже опасны для обычных людей, если к ним подойти, они могут поглотить без остатка. Однако все же это не так страшно, как активные каверны.

– Как ты смог остановить каверну, в которую превратилась твоя мама?

– Сурьины умеют запечатывать их. Но нас не так много осталось, Элли.

Не так много. Люди, способные остановить заразу.

– Но почему врачи… Не нашли лекарства, противоядия?

– Я не знаю. Наверное, это не так просто.

Неожиданно Элли вновь ощутила в сердце вину.

– Послушай, я… Теперь еще лучше понимаю, почему ты не согласился на ту дуэль. От тебя действительно зависит многое… Ты не имел права так глупо рисковать собой, удивительно, что Жан не понимает серьезности всей ситуации. А ты… Решился пойти против мнения большинства, принятых условностей, забыл про свою гордость ради… Других. Это очень благородно!

Кей улыбался все так же, однако Элли видела, как с каждым ее словом меняется выражение его оживленных радостью черных глаз.

– Ты сама утверждала, что благородство нынче никого не цепляет.

Элли лукаво улыбнулась.

– Знаешь, у потери памяти есть свои преимущества.

– Вот как? И какие же?

– В любой неудобной ситуации можно ответить «не помню». – С этими словами Элли смело обвила руками его шею и нежно поцеловала в губы. Его расширенные угольные глаза страстно заблестели, он так порывисто прижал ее к себе, что Элли даже на секунду испугалась. Но это упоительное чувство взаимной близости прошло слишком быстро, ибо она снова перенеслась в прошлое. И стала Кеем.

***

Шел урок. Аудитория была заполнена скучающими подростками лет семнадцати. За кафедрой механическим голосом вещала учитель: в грязно-лиловом платье, застегнутом наглухо, и массивных роговых очках. Ее прямые волосы густой мастикой свисали до самого пола, однако всем ученикам было известно, что это парик. Время от времени она поднимала из-под шторки челки взгляд на своих питомцев и ожесточенно вцеплялась им в лица. Здесь, кстати, царило совершенное многообразие: и белокожие, и смуглолицые, и черные, как битум, – все эти лица невинно смотрели на лектора и как заведенные хлопали глазами. Над черной доской с корявыми графиками висела механическая сова, которая каждые сорок