Невеста дома Доустер - Тина Солнечная

Уголь мягко скрипел по холсту, следуя за этим взглядом. Он работал быстро, с каким-то отчаянным вдохновением, время от времени переводя дух и снова возвращаясь к моему образу, будто боясь, что картинка исчезнет, если он отвернётся.

Он будто не мог остановиться. Уголь мелькал в его пальцах, оставляя быстрые, живые линии на белом холсте. Щёки Тораса разгорелись, глаза горели, а губы сами шептали:

— Это будет… шикарная скульптура. Как, собственно, и ты сама… Мишель.

Я чуть приподняла подбородок, позволяя свету упасть на шею и ключицу, и улыбнулась. Он перехватил эту улыбку взглядом, вдохнул глубже, словно боялся, что сердце выскочит из груди.

— Никогда… никогда не думал, что моя жена согласится позировать так, — тихо сказал он, делая новый штрих, ловя изгиб талии. — Какое же ты чудо… как мне повезло…

Он качнул головой, будто сам себе не верил. — Ты даже не представляешь, что творишь со мной сейчас. Я видел сотни форм, изучал линии, тело… но когда смотришь на тебя — всё кажется впервые.

Его голос был тихим, почти трепетным. Взгляд — жадным, влюблённым и в то же время благоговейным.

— Повезло… слишком повезло, — добавил он, почти себе под нос.

Я поймала его взгляд и не отвела свой. Улыбнулась шире. И вдруг поняла, что мне приятно не только его восхищение, но и то, что он так искренне не скрывает его.

Торас отложил уголь и медленно поднялся, прижимая холст к боку. Его шаги были осторожные, будто он боялся спугнуть меня.

— Материя… — пробормотал он, протягивая руку к тюли, что лениво сползала с моего бедра. — Дай я поправлю, а то она всё время норовит упасть.

Я склонила голову чуть в сторону и позволила ему приблизиться. Его пальцы едва коснулись прозрачной ткани, и в этот момент я будто случайно — но на самом деле нет — пошевелила ногой. Тюль скользнула вниз, мягко упала к моим стопам.

Я осталась стоять перед ним — полностью обнажённая.

На миг повисла тишина. Торас замер, уголь едва не выскользнул из его рук. Его губы приоткрылись, дыхание сбилось. Он смотрел на меня так, словно сердце вырвалось вперёд, а разум остался далеко позади.

— Мишель… — выдохнул он, почти беззвучно. — Ты…

Его взгляд жадно скользнул по моему телу, цепляясь за каждую линию, будто он пытался запомнить всё сразу. Щёки вспыхнули, но отвести глаз он не мог.

Я приподняла бровь, играя с моментом: — Что? Я всего лишь позирую для твоей скульптуры.

Он усмехнулся дрожащим смешком, но в глазах стояло обожание и огонь, которого я ещё не видела.

Торас всё-таки уронил уголь — он глухо упал на пол, и звук будто растворился в воздухе. И через секунду он уже оказался совсем рядом.

— Прости… — только и успел прошептать он, прежде чем его губы накрыли мои.

Поцелуй был жадный, горячий, совсем не похожий на его обычно мягкие прикосновения. Он целовал так, будто боялся, что я исчезну, что это единственный шанс. Его руки дрожали, но не от неуверенности — от переполнявшего чувства.

Он жадно гладил моё тело — ладони скользили по талии, по спине, по бёдрам, хватали, жали, будто он не мог насытиться. Его пальцы обхватили мою грудь, и он прижал меня ближе к себе, так близко, что я чувствовала каждое его неровное дыхание, каждый стук сердца.

— Ты даже не представляешь… как долго я мечтал… — хрипло сорвалось с его губ между поцелуями. — Но даже не думал, что ты позволишь мне нечто подобное…

Я ответила, обвивая его шею руками, и позволила этой буре захлестнуть меня. В нём не осталось ничего от юношеской застенчивости — только страсть, желание и восторг.

Торас тяжело выдохнул, сел на край стола и провёл рукой по лицу, будто собираясь с мыслями. В его движениях не было ни привычной мягкости, ни весёлой наглости — только искреннее волнение.

— Ты… ты правда чудо, Мишель, — тихо сказал он, — но я… я хочу знать, было ли у тебя что-то с моими братьями.

Я моргнула, не сразу поняв: — Что именно ты имеешь в виду?

Он поднял взгляд, и в нём не было осуждения, только тревога: — Ты… девственница?

Я фыркнула, улыбнулась краешком губ: — Даже если да, что это меняет? Или ты переживаешь, что уже нет?

Торас покраснел, но не отвёл взгляда: — Я надеялся, что уже нет… потому что боюсь причинить тебе боль. Я не такой опытный, как другие.

Я качнула головой: — А тебя не смущает, что я… ну, вроде как, с вами всеми сразу строю отношения? И что могу спать со всеми?

Он усмехнулся — коротко, по-детски: — Не смущает. В большой семье привыкаешь делиться. Да и братьев я люблю. Но ты не подумай… нас с детства воспитывали, рассказывая, что однажды у нас какой-то период времени может быть одна жена на всех, и что это нормально. Что если она захочет, то может разделить брачное ложе со всеми, или ни с кем. Это её выбор. Но когда предки определятся, тобой делиться никто не станет, будь уверена.

Я замолчала, ошеломлённая такой откровенностью. Всё становилось понятнее. — Ладно… — выдохнула я. — Но почему ты хочешь, чтобы меня лишил девственности кто-то другой?

Он покачал головой, виновато улыбаясь: — Так будет лучше… Но не обижайся. Я хочу тебя безмерно. И если ты позволишь… я бы хотел попробовать тебя…

Я приподняла брови, любопытство взяло верх: — «Попробовать»? Что ты имеешь в виду?

Торас медленно лёг на пол, на спину, и, глядя на меня снизу вверх, совсем другой — не робкий, а решившийся — сказал тихо, почти шёпотом: — Сядь на меня. На моё лицо. Позволь мне сделать тебе приятно, Мишель.

Он лежал спокойно, расправив руки, взгляд у него был прямой и тёплый, совсем не хищный, но не передать насколько я обалдела от предложения.

Я уставилась на него круглыми глазами, едва не сбившись с дыхания:

— Подожди… — голос мой дрогнул. — Я правильно поняла?