Фантастика 2025-57 - Елена Артемова

и превратили в гору щебенки. Поговаривали, что в близлежащих лесах до сих пор было место, где среди листвы и веток виднелись усы и нос Кобы, словно он осуждающе смотрел на облака из-под земли. И туда до сих пор в праздники приходили верные коммунисты с гвоздиками. А от взрыва тогда встали турбины на Иваньковской ГЭС и прохудился в семи местах тоннель под каналом, единственная транспортная связь двух частей города Дубны. Сталина в листьях я не видал, ГЭС в мои годы работала вполне исправно, а вот тоннель — да, всегда «травил», особенно по весне.

Яхта обогнула Владимира Ильича, стоявшего в позе, словно он прикрывал плащом дырку на брюках, напряженно глядя на восток. В уходящем солнце фигура вождя смотрелась колоссально. А наш путь лежал дальше по морю, да ко граду Твери.

Глава 4

Отзвуки прошлого. Совет мертвеца

Я сидел в лодке, которая медленно плыла по течению почти под самым берегом. Над водой нависали ветви ив и бредовника. Приглядевшись, удалось понять ровно две вещи: лодка не моя, и скоро встанет солнце. В отличие от привычной и почти родной Плотвы, оставшейся у Самвела в поселке, это чудо инженерной мысли было, кажется, выдолблено в целиковом стволе дерева, отчего устойчивость имело, как по мне, так и вовсе отрицательную. Стоило чуть шевельнуться — и вестибулярный аппарат сводил все мышцы разом, только бы не сронить носителя в темную и, видимо, холодную воду. Судя по туману, кружащемуся над речной гладью, вполне характерному для раннего утра, вода явно ниже по температуре, чем воздух над ней, а он был нежарким.

Чуть приноровившись к поведению долбленки, я осторожно оглянулся. Позади меня в предутренней мгле виднелся какой-то городок, на холмах высились шпили и купола церквей. Обычных домов «гражданской» застройки отсюда видно не было. Итак, город сзади, течение сносило меня от него, я возле левого берега, ширина реки — метров сто, если в потемках ничего не напутал, и глазомер не подвел. А то этот может. Негусто со вводными, откровенно говоря.

— Мил человек, помоги! Христом Богом молю, не оставь! — вдруг раздался сипящий голос слева. Как я не кувырнулся с этим плывучим бревном — ума не приложу, потому что не просто вздрогнул всем телом, меня аж подкинуло. Присмотревшись, увидел в просвете между кустами и деревьями какой-то то ли ручеек, то ли хилую заросшую речушку, почти полностью скрытую округлыми листьями кувшинок. Почти у самой воды торчал пень, невесть как взявшийся здесь — ни одного приличного высокого дерева, тем более такой толщины, вокруг не было. На пне сидел… Сидело… Ох, как же не хватало Головина или Ланевского с их вечными «а ну-ка соберись, Волков!». Пришлось командовать себе это лично, причем голос внутреннего реалиста дрожал, скептик, кажется, щипал себя за руку, чтобы проснуться, а фаталист совершенно не к месту произнес голосом Бориса Химичева: «и зачем его только из больницы выписали?». Хорошо хоть, что не с начала цитату начал.

Как бы то ни было, на пне была видна фигура с человеческими очертаниями. О, заработало! Включили остаток рацио — появились первые компромиссы. Итак: фигура. С очертаниями, да. Перед самой зарей, когда все приличные люди спят, я увидел в темном лесе на пенечке возле речки корявое, перекошенное набок туловище. Сидело оно на поджатой правой ноге, а левую выставило далеко в сторону, как костыль — видимо, не гнулась эта нога. На туловище было что-то среднее между грубой черной рясой и основательно поношенным мешком для картошки, но тоже черным. В прорехах, щедро покрывающих это рубище, была видна кольчуга. В правой руке зажато что-то похожее на чекан или клевец, их я и днем вблизи особо не различил бы. Левой туловище шарило за пазухой, судя по звуку, азартно ломая ногти о кольца кольчуги. На голове были длинные спутанные сивые волосы, довольно длинная, жидкая и в целом неопрятная борода, крючковатый нос и глаза, просто полыхавшие безумием. Вряд ли это было отражением лучей восходящего солнца. До меня только сейчас дошло, что ни весел, ни шеста у меня нет, а лодку тащило к этому патлатому на пне так, будто он тянул ее за веревочку.

— Помоги, мил человек! — снова засипел он. В левой руке показался зажатый крест, который ему удалось с треском выпростать из дыр и складок.

— Кто ты? — мой голос прозвучал над темной водой глухо и как-то угрожающе. Не иначе — с перепугу.

— Ушаков я, княже! Волком кличут! Погребной ключник князя-батюшки Андрея Ивановича! — зачастил сиплый, каким-то рывком повернув голову на мой голос. И стало понятно, что он слепой. Потому что глаз у него не было. А то, что показалось мне ярким колышащимся сумасшествием между век, оказалось наплывами и каплями расплавленного светлого металла.

— Что ты делаешь здесь, Волк? — тем же голосом спросил я. Потому что менее страшно мне не становилось. И нужно было хоть что-то делать, хоть о чем-то говорить, чтобы не кинуться в воду с лодки к противоположному берегу.

— Поставлен за здешним погребом-захоронкой следить, людишек жадных гонять денно и нощно. Да только давно уже никто ни про клад сей, ни про меня, ни про князя не ведает, — он явно давно молчал, вон как пробрало. Мне вдруг очень сильно захотелось остановить медленно, но скользивший челнок. И лодка замерла тут же, как по приказу. А Волк продолжал хрипеть:

— Отослал нас князь с-под Нова Города, троих. Велел добраться до Старицы и добро его сберечь да родню. Кто ж знал, что обманут воеводы великокняжеские? А крест ведь целовали, псы! — ключник расходился не на шутку, — Пронского князя утопили тогда. Скомороха Гаврилку спалили на костре по пояс — начали пятки прижигать, да на меня отвлеклись. Глядь — а от того уже под самый срам одни уголья. А надо мной вдоволь тешились, аспиды. Кости ломали, ремней со спины нарезали да солью, солью! — он сорвался на хриплый визг, заново переживая давно прошедший ужас, — да ни с чем остались, свиньи! Не выдал я ухоронку княжью. Залили тогда железом мне уста да очи, чтоб ни живой, ни мертвый не открыл я никому казны да тайны. — Волк часто и коротко дышал. А меня снова не ко времени озаботил вопрос — может ли мертвый быть не в своем уме? И если не в своем — то в