Винделор. Книга вторая - Роберт Д. Митрин

под глазами. Пламя отражалось в его зрачках, но не грело. Он чувствовал, как сырость лачуги пропитала его одежду, кости, мысли. Этот город, полный жадных глаз и вороватых рук, высасывал из него последние силы. Он устал — от вечной настороженности, от ощущения, что в любой момент кто-то может ударить в спину, украсть или обмануть. Его пальцы, сжимавшие край стула, побелели, а в груди ворочалась тяжёлая, глухая злость — не на кого-то конкретного, а на всё сразу: на этот мир, на себя, на судьбу, что загнала его сюда.

Венс, шустрый и юркий, как крыса в поисках объедков, пристроился у рюкзака Илая. Его тонкие пальцы осторожно, но настойчиво шарили по грубой ткани, выискивая добычу. В полумраке его глаза блестели, как у зверька, пойманного светом фонаря. Он то и дело замирал, прислушиваясь к тяжёлому дыханию Илая, а затем снова двигался — медленно, но уверенно. Молния рюкзака скрипнула, и Венс замер, но не отступил. Его пальцы скользнули внутрь, нащупав холодный металл патрона. Латунный цилиндрик блеснул в тусклом свете, и Венс, затаив дыхание, потянул его к себе.

Илай заметил движение краем глаза. Его лицо, и без того мрачное, потемнело ещё больше. Стул под ним скрипнул, когда он резко выпрямился, и в следующую секунду его рука метнулась вперёд. Подзатыльник был звонким, но Илаю этого показалось мало. Он поднялся, схватил Венса за воротник и встряхнул так, что мальчишка чуть не выронил патрон.

— Ты вообще понимаешь, что творишь? — голос Илая сорвался на хрип, почти на крик. — Думаешь, я буду вечно тебя прикрывать? Думаешь, тебе всё сойдёт с рук? Один неверный шаг, и тебе горло перережут, а мы с Винделором даже не заметим, как ты сгинешь!

Венс дёрнулся, но не вырвался. Его губы сжались в тонкую линию, глаза полыхали упрямством, но в них мелькнула и тень страха. Илай разжал пальцы, оттолкнул мальчишку и отступил назад, устало потирая лицо ладонью.

— Чёрт с тобой, — пробормотал он, отворачиваясь к огню. Его плечи опустились, будто тяжесть всего этого города легла на них неподъёмным грузом.

Венс съёжился, потирая затылок. Он молчал, но его взгляд снова метнулся к рюкзаку, словно он всё ещё прикидывал, стоит ли рискнуть. В его движениях было что-то отчаянное, почти инстинктивное — как будто воровство было не просто привычкой, а способом выжить, доказать себе, что он ещё может что-то взять у этого мира.

Винделор, сидевший напротив, наблюдал за сценой молча. Его худощавое лицо, освещённое дрожащим светом очага, оставалось спокойным, но в уголках глаз затаилось сожаление. Он чуть наклонился вперёд, опершись локтями на колени, и его пальцы невольно теребили край рукава — привычка, выдающая желание что-то сказать, но нерешительность. Он смотрел на Илая, на его сгорбленные плечи, на тёмные круги под глазами, и в груди у Винделора шевельнулось что-то тяжёлое, почти как вина. Он хотел заговорить — может, о том, как Илай сам себя грызёт после срыва у Роланда, — но тут в тишину ворвался голос Марты.

— Да что ж ты за малой такой, Венс! — её голос, высокий и надтреснутый, резанул по ушам, как ржавый нож. Она стояла у очага, уперев руки в бока, и её лицо, изрезанное морщинами, исказилось от досады. — Всё, как отец твой! Тот тоже шарил по чужим карманам, воровал, пока не ушёл к Чёрному морю мародёрствовать. И где он теперь? Пропал, как все там пропадают! И ты туда же, Венс, туда же!

Она покачала головой, её седые волосы выбились из-под платка, а в глазах мелькнула смесь страха и заботы. Венс насупился, уставившись в пол, где патрон всё ещё лежал, поблёскивая в свете очага, как маленькое напоминание о его неудаче.

Винделор поднял голову, его взгляд оживился. Он перехватил нить разговора, будто зацепился за что-то важное.

— Чёрное море? — переспросил он, его голос был мягким, но с ноткой настойчивости. — Что ты знаешь про него, Марта? Где оно? Что там?

Марта махнула рукой, словно отгоняя назойливую мысль, и вернулась к котелку, помешивая варево деревянной ложкой.

— Да что я знаю? Слухи одни. Говорят, там всё есть — еда, оружие, даже золото. Манит людей, как огонь мотыльков. А потом — пустота. Никто не возвращается, только байки ходят. Отец Венса туда подался, и всё, сгинул. — Она замолчала, глядя в мутную жижу в котелке, и её голос дрогнул, выдавая слабую надежду. — Может, и правда там что-то есть… Кто знает.

Винделор хотел спросить ещё, его брови сдвинулись, губы приоткрылись, но Марта уже отвернулась, бормоча что-то про крупу, и момент был упущен. Он откинулся назад, бросив взгляд на Илая. Тот молчал, уставившись в огонь, и в его позе читалась такая усталость, что казалось, он вот-вот растворится в этом тусклом свете. Между ними повисло напряжение — не вражда, но что-то зыбкое, как трещина в старой доске, готовая разойтись под малейшим давлением.

Лачуга скрипела под порывами ветра, а запах сырости и горелой крупы пропитывал воздух. Слова Марты о Чёрном море казались здесь чужими, как солнечный луч в этом мраке. Но они были — тонкие, призрачные, и, может, именно они заставляли их всех ещё цепляться за жизнь.

Ночь опустилась на ветхую лачугу тяжёлым покрывалом, холодным и сырым. Сквозь щели в стенах тянуло ледяным сквозняком, от которого очаг, давно угасший, казался бесполезной кучей пепла. Тусклый лунный свет пробивался через мутное окошко, выхватывая из мрака очертания спящей Марты — она свернулась на старом матрасе в углу, укрывшись рваным одеялом, и её хриплое дыхание сливалось с поскрипыванием ветхих досок. Венс, притихший после дневной взбучки, забился в тень, подтянув колени к груди, и молчал, словно боялся лишний раз шевельнуться. Лачуга дышала усталостью, но тишина её была обманчивой — напряжение витало в воздухе, как запах сырости, впитавшийся в стены.

Винделор сидел у стола, скрестив руки, и смотрел на Илая. Тот стоял у окна, прислонившись плечом к косяку, и вглядывался в темноту за стеклом. Его силуэт казался вырезанным из камня — неподвижным, но хрупким, готовым треснуть от малейшего удара. Винделор кашлянул, нарушая тишину.

— Что с тобой, Илай? — спросил он тихо, но в его голосе сквозила тревога, мягкая, но настойчивая.

Илай не обернулся. Его пальцы сжали край подоконника, побелев от напряжения, и он выдохнул, будто слова выталкивал из себя с трудом.

— Они хуже «Тридцать первого», Вин, — голос его был низким, хриплым,