Громов: Хозяин теней 4 - Екатерина Насута

А там уж Метелькой занялся.

И вот прилип к нему, что лист репейный, всё щупает, мнёт, поворачивает. И это его вот «дышите и не дышите» напрягает.

— Так… а вот тут уже… вдохните. Выдохните. И…

Он прижал обе ладони к Метелькиной спине, на которой выделялся выступающий из-под кожи позвоночник, ладони.

— И снова вдох… задержите дыхание. Вот насколько сумеете, настолько задержите. И теперь выдох медленно. Ощущаете тепло?

— Д-да.

— Где?

— Слева, — выдал Метелька и закашлялся.

— Сейчас может ощущаться жжение, но потерпите… — он был округлым, этот целитель, таким каким-то мягким с виду, от макушки до домашних тапочек, что виднелись из-под штанин. И пахло от него карамелью. — Терпите, терпите…

— Что с ним? — Карп Евстратович кутался в серый халат, принесённый сестрою милосердия.

— О, ничего серьёзного пока… есть кое-какие изменения в лёгких, сложно понять, возможно, начальная стадия чахотки.

Метелька подавился кашлем. А я выматерился, чем заработал полный укоризны взгляд Карпа Евстратовича.

— Или просто уплотнение ткани вследствие условий работы. Пылило, мальчик?

— Ещё как…

— Вот, пыль при вдыхании вызывает раздражение лёгочных пузырьков, возникают очаги воспаления, которые в дальнейшем… терпи-терпи, так надо… и дыши. Вдыхай так глубоко, как можешь.

— Вы его вылечите?

— Несомненно. Но я бы настоятельно рекомендовал сменить работу. У вашего друга организм не столь крепкий…

Да.

Верю.

И даже не в том дело, что я дарник. Савка ведь при матушке рос. Питание у него было, может, и избыточным, но мясо он видел не только по праздникам. Ягоды там, фрукты и прочее, детскому организму нужное. Да и в остальном матушка его берегла. А Метелька… он конкретно так не добрал.

Ни еды, ни заботы.

— Вот так. В ближайшие сутки будете много кашлять, возможно, что сплёвываться станет кровью. Не пугайтесь. Это будут выходить сгустки. Пыль, осевшая в лёгких, смешается со слизью, и таким образом выйдет. Завтра продолжим… думаю, дня три и забудете.

Он убрал руку и поглядел с сомнением:

— Ваше благородие, может, мальчиков переместить куда? А то ж кашлять и вправду станет много. Не выспитесь. Места-то имеются. И охрану приставим, коль уж вам так нужны.

— Ничего. Как-нибудь потерпим. Палата… вот завтра там и переведёте. И… Николя. Просьба к тебе будет. Если что… ранения серьёзные. У всех. Ты весь истратился, стабилизировал…

Целитель сложил руки на животе и покачал головой.

— Между прочим, Карп Евстратович, может, вам ваше сотрясение и кажется ерундою, но на деле оно вполне серьёзно. Как и глубокое истощение Михаила Ивановича. И будь моя воля, я бы погрузил вас в глубокий сон дней на семь.

— Вот… вот давай мы поговорим и ты погрузишь. До утра. Идёт?

Метелька закашлялся так, что прямо согнулся.

— Очень хорошо, — целитель положил руки на его спину. — И да… сначала завтрак, потом сон. Алевтина Егоровна вам подаст. У палаты, сколь понимаю, будут дежурить?

— Понятливый ты человек.

— А вы — безответственный…

— И пусть соседнюю палату приготовят.

— Кто-то ещё ожидается? Мне сказали, что других жертв нет.

— Есть. Конечно, есть. Должно пострадать как минимум пятеро нижних чинов. Кто-то даже может помереть несмотря на твои героические усилия…

— Опять ваши игры.

— И сам не рад. А палата для Алексея Михайловича.

— Он согласился?

— Согласится, — Карп Евстратович приподнялся и, охнув, опустился на кровать. — Что за… голова кружится.

— А вы чего ждали? Вам на неё кирпич упал, между прочим. Это не говоря уже о том, что источник свой вы до дна вычерпали.

— Мне бы позвонить…

— Записку отправите. Заболоцкого я к вам допущу, а остальные — пусть режим соблюдают. Ну и… покойников, которые жертвы взрыва, ваши привезут или мне кого искать?

— Вот с Заболоцким уже как-нибудь решите, про покойников… и там пусть заявление подготовит для прессы. Чтоб… таки голова… — он потрогал эту голову и, покачнувшись, опустился на кровать.

— Отдых, — нетерпящим возражения тоном заявил целитель. — Еда и отдых.

— Заболоцкий пусть…

— Придёт. Отдавайте ваши распоряжения, но дальше… Карп Евстратович, вы сами говорили, что доверяете мне. Семь дней, конечно, вы не позволите, но пару часов сна вам нужны. Если вы не хотите и вправду в покойницкую переместиться.

Сказал и удалился. Горделиво так. А я ещё подумал, что эта горделивость никак вот не увязывается с пухлостью его фигуры. А потом принесли еду и думать стало лень.

Честно говоря, я не собирался засыпать. И место не то, и сама ситуация, и вот поговорить бы надо, раз собрались, но в какой-то момент я просто потерял нить разговора.

И в целом-то…

— … вы уверены? — этот шёпот я слышу ушами Тьмы. — В конце концов, если всё именно так, то стоит…

Лежу.

Точно лежу. И кровать панцирная. Чуть провисла под весом, отчего лежать не очень удобно. И матрас комковатый, повернуться бы, но лежу.

Дышу.

Медленно, так, чтобы и дальше казаться спящим.

— Алексей Михайлович, вот не сочтите за…

Голоса глухие, и Тьма ворчит, но не рискует подобраться ближе.

— … но это же просто…

— Проснулся? — дослушать мне не позволяют. И тень Михаила Ивановича ложится на лицо. Обыкновенная такая, которая рождена не иным миром, но светом электрической лампочки.

— Проснулся, — притворяться дальше неохота, и я разлепляю глаза. Сумерки. Там, за окном. Стало быть, провалялся я прилично. Тело ноет, мышцы, что деревянные. Руку рассеченную подёргивает нехорошо так, не столько болью, сколько зудом. И тянет поскрести о штанину, но искренне держусь.

— Доброго вечера, — говорю, пытаясь сесть.

Голова кружится.

Во рту — пустыня. И потому протянутую Михаилом Ивановичем кружку принимаю с благодарностью.

— Вода, — поясняет тот. — Тебе вон укрепляющий настой дать велено, но я решил, что сперва вода.

И правильно. Травы я бы пить не рискнул.

— Спасибо, — всё-таки сажусь. В ушах бухает, и сердце срывается вскачь, но тотчас успокаивается. Вот же, ощущение, что пожевали и выплюнули. — Как вы?

— Твоими стараниями…

— Алексей Михайлович прибыл?

— Часа два как. Велел тебя не трогать…

— А… — взгляд мой охватывает палату.

— Друга твоего Николай Ипатьевич забрал.

— Куда? — и сердце вновь обрывается. А ещё накрывает запоздалое чувство вины. Если у Метельки чахотка, то…

И ведь не только чахотка быть может.