Громов: Хозяин теней 4 - Екатерина Насута

И отдать, делясь, да так, что силы не убудет. В икону ли. В оклад. В крест или ладанку. Да во что угодно. Одни отдадут каплю. Другие — кружку. А третьи — столько, что не всякая заготовка примет. Святые — особые люди, Савелий.

Что-то вспоминаю девицу. Обыкновенная вроде. Нет, я в девицах не великий спец, но тот крылатый, он назвал её…

— Чистая душа, — цепляюсь за слова. — Он сказал, что это — чистая душа. И поцеловал. В лоб.

Ну, а то вдруг чего не того подумают.

— Это важно? — уточняю. И Михаил Иванович кивает:

— Весьма. Ты берешь силу от тени. В том числе поглощая их. Это не та тайна, которая от меня сокрыта. Даже и вовсе не тайна. В хрониках есть упоминания, что во времена иные охотники вовсе тенями питались. Ныне принято считать, что это преувеличение и дикость, и речь идёт о поглощении энергии сущностей, хотя…

Энергия? Да ну его. Хорошо хоть ту тварь со склада жрать не пришлось, а то ж оно наверняка очень полезно. И плевать, что от одной мысли мутит. Но с процессом поглощения теперь тени справляются, а мне вот достаётся доля их силы. И такой расклад очень даже устраивает.

— Погодите, — мысль вдруг соскакивает на другое. — Вы хотите сказать, что… вы тоже? В смысле, вы их едите? Ангелов⁈

— Потише, — на меня поглядели с печалью и укоризной. — И нет, не настолько всё ужасно.

Не настолько? А насколько?

— Храмовые приюты в большинстве своём почти не отличаются от того, в котором тебе довелось побывать. Какие-то лучше, если повезло с директором. Какие-то хуже. Директор и учителя, само собой, из монастырской братии, но монахи — тоже люди.

Об этом мог и не рассказывать. Я сам понимаю, что такое «тоже люди». И что люди эти бывают разными.

— Нам жилось неплохо. Да, был устав. И строгий распорядок. Но голодом не морили, и даже во время поста на столах бывала рыба, а не одна лишь мучная болтушка. Учили опять же. Мне было четырнадцать, когда в приют прибыла комиссия. Старичок, который тогда показался древним, как сам этот мир, а с ним пара весьма крепких монахов. Дознаватели. Ну и пара послушников, тоже крепких. Им вменялось носить старика, ибо сам он уже не мог стоять, да и в целом заботиться. Тогда я ещё подумал, что это глупость неимоверная, что этот вот старик в рясе, по которой даже нельзя определить, из какого он ордена, может? Но нас всех собрали на молебен. И наш отец-настоятель поклонился этому старику, а потом сказал, что нас всех ожидает чудо…

Михаил Иванович замолчал ненадолго.

Выдохнул.

— Тогда я и узрел свет. Этого старика поднесли к алтарю и он встал. С трудом, трясясь всем телом, опираясь на руки послушника. Казалось, он того и гляди умрёт, прямо там, у алтаря. Но стоило ему открыть рот, произнести первые слова молитвы, как его окутало сияние. И тело преобразилось. И сам он преобразился. За спиной его расправились белые крыла, и свет, от них исходящий, наполнил весь храм. И не было ничего-то более чудесного, чем этот свет. Он обжигал. Он причинял невыносимую боль, но вместе с нею я испытывал счастье, которого не знал прежде.

Вштырило, значит. Но эту мыслишку я при себе оставлю, потому как чуется, можно и леща отхватить за недостаток почтительности.

— Та служба стала последней для семерых моих однокурсников. Правда, узнал я об этом не сразу. Я сам угодил в лечебницу, где и провел следующие несколько дней. Когда же оправился, получил предложение стать Дознавателем. Наставник объяснил, что моя душа оказалась способна не только ощутить силу Его, но и принять малую часть.

— То есть, вы вроде как охотник, но с той стороны? — киваю на окно, хотя за ним уже темень. — В смысле, светозарной?

— Можно сказать и так, но лучше не говорить. Боюсь… в церковных кругах такую идею сочтут еретической.

Ага.

Возьму на заметку.

— Наставник пояснил, что люди реагируют на свет по-разному. Одним он причиняет боль, ибо груз грехов их велик. А когда слишком велик, то с грехами свет выжигает и душу.

— И люди умирают?

— Да. Но есть те, кто помимо боли испытывают радость.

Мазохисты. Не знаю, есть ли в этом мире такой термин, но тоже не спешу делиться знанием.

— И это значит, что душа их имеет некоторое сродство к свету. Что она способна принять его и его использовать.

— И из таких набирают инквизиторов?

— Именно. Я согласился. Это хороший шанс для безродного сироты. Но дело даже не в том. Я тогда не думал о шансах и карьере. Скорее уж мне было страшно, что больше никогда в жизни я не испытаю этой благодати… вместе со мной отбыли ещё трое.

Четверо будущих инквизиторов и семеро покойников. Так себе раскладец. И про гуманность метода, который явно слишком уж радикален, упоминать не след.

Вот интересно, а если святого нет, то как они тогда находят инквизиторов?

— Мы оказались в закрытом заведении, где нам помогали развивать наш дар. Ты спускался во тьму, а я…

— Подымался к свету?

— Это не совсем, чтобы подъем…

— Так и у меня не спуск.

Иные миры.

Сопряжённые? Связанные? Как правильно?

— Сперва мы стояли у разлома, впитывая его силу и привыкая к ней. Учились поглощать. Преодолевать боль, страх и сомнения. Мы закаляли души и развивали слабые искры дара. Потом, кто оказывался способен, переступали через границу. И да, там тоже есть и растения, и животные… и иные создания.

Да, да. Видел я тех созданий. Снились бы кошмары, так точно с ними бы.

— Дар развивался. Хотя и не у всех. Были те, кто сгорал. Или лишался рассудка. Я же стал Дознавателем. Сперва помощником, потом вот и самостоятельное звание получил. Чем дальше, тем больше надобно благодати…

Вот в это охотно верю.

— И трав с кореньями мне уже мало.

— А крови?

— Кровь… кровь ангела — это редкость. Их не так и много, крылатых. А тот, кого ты именовал Светозарным, то и вовсе… не слышал, чтобы он к людям снисходил.

То есть там, в тайном месте, у меня лежит охеренно ценная штука? Это если так понять.

— И даже удивительно, что