Потомок седьмой богини - Алессандра де Амальфи

– Фабиан, твоему другу плохо? – притворно вздохнув, поинтересовалась пожилая тетушка короля. – Кто-нибудь, проводите его до покоев!

– Эгельдор, вы…

Агония распространялась по телу, как лесной пожар, и я уже не слышал слов. Мысли путались, и все, что я мог сделать, – стиснуть челюсти и попытаться вырвать из невнятного потока хоть сколько-нибудь ясный образ. Воздух вокруг сделался горячим, вливаясь в нос и горло обжигающим коктейлем запахов, и я уловил в нем толику чего-то до истомы знакомого, как бывает, когда слышишь давно забытый аромат или видишь старого друга. Мне вдруг показалось, будто я разделился надвое, и одну мою половину жестоко истязают, отчего другая несмело тянется к ней, желая защитить.

Об этом эффекте создатель заклинания, вероятно, возжелал умолчать.

Едва сумев сосредоточиться, я создал портал в нескольких сантиметрах от себя и спешно перекатился в него, ибо знал, что не смогу долго продержать разлом открытым. Как и ожидалось, он тут же схлопнулся, стоило мне погрузиться во влажный мрак места обитания виверны. Если бы животное не дышало тяжело, сбивчиво и беспокойно, я бы сказал, что в подземелье воцарилась мертвая, даже умертвляющая тишина. Замерев, трое мужчин в королевских доспехах, каждый из которых не выпускал из рук предмета для истязаний – у лица одного точно рыжела кривая раскаленная кочерга, – устремили на меня ошеломленные взгляды.

– Какого… вы… – выплевывал я слова, будто избавляясь от застоявшейся в горле крови, – здесь… творите?

– Ваше с-с-сиятельство? – окликнул один из них, выходя на свет факелов и наклоняясь, чтобы разглядеть мое лицо. – С вами что-то случилось?

– Бросьте оружие.

– Но она же живьем нас сожрет! – закричал другой, размахивая кочергой.

Я втянул столько воздуха, сколько смогли вместить легкие, и следующее слово произнес, выплеснув в него всю боль, что испытывали обе части моего существа. Быть может, этим невеждам и не слышен был вой виверны о помощи – я же слышал его отчетливо, будто молил о спасении сам. Не такой уж и сильной была эта огнедышащая громадина, какой ее считал любой, однажды увидевший светящиеся вкрапления на твердой коже.

– Прочь.

Железо пронзительно зазвенело, сталкиваясь с полом и отскакивая в сторону массивных цепей, удерживавших Ниррити в подземелье, а стражники мгновенно вылетели, с грохотом захлопнув дверь за моей спиной. Боль утихла. Я возжелал посмотреть виверне в глаза – отчего-то показалось, что сумею увидеть в них нечто большее, нежели озлобленную мать, готовую откусить голову любому, кто посмеет подойти. И животное тут же обратило ко мне устрашающую морду.

Мурашки пробежали не по коже, а где-то под ней, под мышцами и костями – вместе с кровью пролетели по телу, забравшись в каждый уголок, и заставили волосы встать дыбом. Виверна не могла мыслить словами, ведь человеческая речь была ей чужда, но все, что она хотела сказать, я понимал и без них. Ощутил щемящую тоску по детям, которых едва помнил, добавил новые ссадины в копилку к старым и испытал беспокойство из-за того, что пострадал кто-то близкий мне по духу. Судя по всему, последним Ниррити считала… меня.

– Ты как, упрямая? Больно было? – Я протянул руку, но она проигнорировала ее, приблизившись и уткнувшись горячим мокрым носом мне в плечо. Двигала им из стороны в сторону, будто пытаясь раскопать сердце под ворохом одежды и успокоить часто вздымающуюся грудь. Страшно не было, меня переполнял восторг. – Я их больше к тебе не пущу.

Что-то в горле виверны заклокотало, будто она, подобно кошке, довольно замурчала, и спустя секунду из ее рта вырвалось облачко темно-серого дыма, пахнущего золой и чем-то едким. Я погладил ее по шершавой, почти колючей морде и испытал необычайную нежность, глядя на устрашающее существо. Чувство, что она стала частью меня, игнорировать я не мог, хотя в глубине души и негодовал: брать на себя подобный груз ответственности не планировал. Кроме того, следовало отыскать упоминания о чародее, описавшем создание связи с виверной и упустившем, очевидно, множество важных моментов, чтобы осквернить его память, если тот уже мертв.

Ниррити, казалось, больше не испытывала боли – не испытывал ее и я. На ее теле не виднелось ни единой раны, и я не знал, успели ли они затянуться за эти пару минут или же на виверновой коже и вовсе не осталось следов – неспроста из нее делали лучшую в мире броню. В помощи она больше не нуждалась, и я вышел за дверь, погружаясь в душный мрак подземелий. Из-за ближайшего поворота слышались два голоса, шептавших оскорбления; третий, вероятно, оказался в разы благоразумнее товарищей. Звук закрывающейся двери побудил мучителей засеменить к выходу, но было уже слишком поздно.

– Стоять, – сквозь зубы выдавил я, поворачивая за угол.

Рука вытянута вперед, пальцы сжаты вокруг воображаемого горла – так я заставил их остаться на месте. Мужчины замерли, чуть поднявшись в воздух, и захрипели от невидимой силы, сдавливающей широкие шеи. Оба выглядели работягами, скорее земледельцами, нежели гвардейцами, но доспехи их и вправду были королевскими, вот только размер не подходил.

– Где хозяева ваших одежд? – поинтересовался я мрачно, чуть ослабляя хватку. – Сняли с мертвых или с еще живых?

У одного из мужчин закатились глаза, и я опустил руку, освобождая их из объятий магии. Они зашлись долгим глухим кашлем и принялись ощупывать себя, проверяя, не лишил ли я их чего-то еще, помимо воздуха. Я напомнил, что жду ответа.

– Они сами отдали, милорд, – просипел тот, в чьих руках еще недавно лежала кочерга. – Никто не хочет с виверной возиться, но деньги дают неплохие, вот и ходим вместо стражи.

– Возиться? Да вы же просто мучили ее!

– Так а мы и не знаем, что еще делать. Нам же ж никто не объяснил.

Я потер глаза, но вместо привычного для позднего вечера покалывания на веках ощутил прилив мощи, будто солнечный свет наполнил меня изнутри. Тело полностью восстановилось после перенесенных неурядиц, и я вновь сумел выпрямить спину, чтобы взгляд, обрушенный на лжестражников свысока, возымел наибольший эффект.

– Отдайте стражникам доспехи и скажите, что король ждет их утром, – приказал я. – Впредь, решив пробраться сюда, подумайте о том, что я непременно узнаю о вашем присутствии. А если узнаю, вернуться к женам и детям вы, конечно, сможете… но по частям.

Мужчины страстно закивали, пряча от меня взгляды.

Вернулся в столовую я пешком, на ходу осматривая тело – следов ссадин на мне, несмотря на боль, не было. Голова дернулась в привычном жесте, чтобы