По прозвищу Святой. Книга вторая - Алексей Анатольевич Евтушенко

— Дальше. Подходим к аэродрому с юга. А подъезжаем с севера, по просёлочным. Вот так, — он показал на карте. — Сначала на восток, потом, за железной дорогой, которую мы взорвали, на юг. Если по прямой, то около двадцати километров от нас. Но по прямой не получится. Значит, считай, километров тридцать-сорок. Если нарвёмся на патруль, все молчат, говорю я. Не вздумайте даже слово по-немецки вякнуть. Понятно?

— Понятно, товарищ лейтенант, — сказал маленький Прокопчик. — Будем молчать, как рыбы.

— Как шесть рыб, — сказал Максим. — Говорящая рыба у нас только одна. Это я. Но я надеюсь, что с патрулями нам повезёт. Немцы не любят просёлочных, а уж ночью — и подавно. То, что мы вчера нарвались на их разведку — большое везение. Кстати, часть этой разведки мы и сыграем, если что. Это, чтобы вы знали. Их лейтенанта, которого я убил, по документам звали Манфред Канн. Теперь его форма и документы у меня. Так что, в случае чего, я — лейтенант Манфред Канн. А вы — все, что осталось от первого взвода, третьей роты разведбататьона семьдесят шестой пехотной дивизии. Это на всякий случай. Идём дальше. Скрытно подбираемся к аэродрому и производим разведку. Далее мы с Иваном, — он посмотрел на Николаева, и якут едва заметно кивнул. — Мы с Иваном, — повторил Максим снимаем часовых. А вы вслед за нами минируете всё, что можно. Тротиловыми шашками, потому что мин у нас нет. Рядовой Герсамия в это время держит под пулемётным прицелом вход в казарму лётного состава. Вряд ли там казарма, конечно. В лучшем случае бараки или палатки. По команде поджигаем все бикфордовы шнуры, какие есть, и отходим. В бой не ввязываемся. Только в самом крайнем случае. Муса, — обратился он к Герсамия, — к тебе это особо относится с твоей горячей грузинской кровью. Стреляешь только в том случае, если нас обнаружат раньше времени и начнётся тревога. Всё ясно?

— Так точно, ясно, товарищ лейтенант, — ответил пулемётчик. — Почему все думают, что мы, грузины, вспыльчивые? Ничего не вспыльчивые. Нормальные. Только когда надо, тогда вспыльчивые, да.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Максим. — Ещё раз. Наша задача — взорвать как можно больше всего, навести шухер и быстро уйти. Живыми. Вопросы есть? — Максим оглядел красноармейцев, уже переодетых в немецкую форму.

Вопросов не было.

— Тогда по коням.

Глава четырнадцатая

Выехали в двадцать два часа сорок минут.

Максим не мог рассчитать точно, сколько времени им понадобится, чтобы добраться до аэродрома, но подозревал, что не меньше часа — точно. Казалось бы, что такое тридцать километров для Opel Blitz, способного выдать по хорошо укатанной грунтовке сорок, а то и пятьдесят километров в час, а по асфальту и все восемьдесят?

Но в том-то и дело, что эту грунтовку следовало ещё отыскать.

Потому что на тех картах, которыми располагали Максим и КИР, никаких удобных и укатанных грунтовок, ведущих в нужном направлении, не было.

На картах не было, а на самом деле были.

Той грунтовки, на которой прошлой ночью они уничтожили усиленный немецкий разведвзвод и завладели «опелем», тоже не было на карте. А поди ж ты — вот она, прыгает впереди в приглушённом свете фар.

Хорошо, что сегодня обошлось без дождя. Форма немецкая успела высохнуть, и дорога не размякла до состояния полной непроходимости. Максим ехал в кабине и думал, что в его времени, в конце двадцать первого века, Россия практически полностью справилась с одной из своих извечных бед — дорогами. Их стало много, и были они хорошие. Даже очень хорошие. Самовосстанавливающееся износостойкое покрытие, инфраструктура, безопасность. Шик и блеск. Причём в любой части необъятного Союза, а не только в значимых центрах.

Нет, конечно, хватало и грунтовок, но их количество и качество не шло ни в какое сравнение с тем, что наблюдал Максим здесь. Пожалуй, в утверждении, что русские дороги сражались в Великой Отечественной войне против общего врага наравне с Красной армией и партизанами, была изрядная доля истины.

Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Мы-то что, люди привычные, а вот немцы… То-то они стараются держаться хотя бы тех дорог, что есть и особо не суются по сторонам. И правильно делают. Завязнешь — никакой трактор не вытащит. Ещё и сам трактор вытаскивать придётся.

Но всё равно хорошо, что не было дождя. Потом, родной, потом. Дай сделать дело и выбраться к своим. А уж потом лей-поливай…

Проскочили место вчерашнего боя. Максим равнодушно проводил глазами остовы немецкого танка и бронетранспортёра. Сколько их ещё застынет в этой войне по русским полям и дорогам! Сколько полуразложившихся смердящих трупов в мышиной форме придется похоронить! Миллионы. Что ж, они сами выбрали эту судьбу. Аминь.

Максим подумал было о том, что и советских солдат ляжет не меньше, но потом вспомнил знаменитые слова одного из руководителей России из тех времён, когда она набирала силу после развала первого Советского Союза: «Мы как мученики попадём в рай, а они просто сдохнут».

Верные слова на все времена и для всех русских людей. Любой национальности и вероисповедания.

Ромодан объехали с севера, сделав изрядный крюк. В какой-то момент пришлось съехать с грунтовки, которая вела в посёлок, и двигаться прямо по полю. Максим в очередной раз порадовался отсутствию дождя. На этот раз вслух.

— Ага, — подтвердил шофёр. — Везёт. Но я так скажу, товарищ лейтенант, мы бы и по дождю здесь проехали. Но, то есть, если б он, понятное дело, не зарядил на неделю. Машина — зверь. Это ж полноприводный «опель»! Настоящая находка. Четыре колеса ведущих, где хошь пройдёт, — Захар Чурсин любовно похлопал ладонью по баранке. — Хорошо, что мы его не уконтрапупили, послужит теперь.

Проехали вдоль ещё одной железнодорожной ветки на юг (здесь снова обнаружилась грунтовка, идущая параллельно с железной дорогой). Затем выбрались на довольно широкую мощёную дорогу, соединяющую Лубны и Миргород, и здесь, рядом с железнодорожным переездом, нарвались на немцев.

Патруль из двух солдат под началом унтер-офицера словно материализовался в свете фар на дороге.

Унтер-офицер поднял руку, останавливая машину.

— Может, задавить его на хрен? — деловито осведомился Чурсин.

— Ни в коем случае. Останови.

Машина остановилась.

— В чём дело, унтер-офицер? — осведомился по-немецки Максим, высунувшись из окна и стараясь придать голосу максимум недовольства.

— Проверка, господин