Гаремник. Книга первая - Владимир Геннадьевич Поселягин

как выживал в крепости, показал руку, как оторванную кисть себе пришил и заработало. Дальше как вырвался, выполз раненый из Крепости, и грабя склады, выживал. Повезло найти убежище от польской армии, с бывших наших складов нося туда добычу. Как вывел блокированных через туннель, кто выжил, как медсанбат освободил. Ну и остальное, пока не вышли к своим, причём в основном всё как есть описывал. Как наградили, назначение получил к лётчикам. Кстати, меня там сфотографировали, в полный рост, с наградами, я отправил матушке. Оказалось, получили, было такое. Это хорошо. Как бойцу руку пришил оторванную винтом, раз себе смог то и там попробовал и всё вышло. Как генерал от медицины примчался по навету, и орать начал, ну и дальше до плена, как немцы заходили в палатку пока я операцию делал раненому бойцу. Как бежал и к нашим вышел. До момента пока в кремлёвскую больницу не попал.

— … да понятно знали, что там тяжёлая ситуация под Великими Луками и фронт вот-вот рухнет, потому туда и заслали. Избавлялись. Это Голубев, тот бригврач, сволочь редкостная, поспособствовал через своих знакомых. В общем, когда в кремлёвской больнице все травмы осматривали, Куприн скотина помог, чтобы меня там в мясо забили, встретил гостя. Целый комиссар госбезопасности, начальник Особого отдела целого фронта. Тот и рассказал, что Голубева этого расстреляли. Политуправление действовало. Он же раненого комиссара не оставил, а отправил в тыл с другими ранеными, палату освобождал, а тот дороги не пережил. Поручение комиссара-особиста меня вернуть, тот не выполнил, он и отдал его Политуправлению. А те под суд и расстрельная статья. Тот умерший от ран комиссар, очень уважаемый был, много друзей. Шлёпнули уже, когда он мне про это рассказывал, сообщил, что оказывается Голубев на осназ вышел, и те хотели меня освободить, нашли где меня в лагере держали. Тот танк, это они пытались нагнать, брошенный нашли, но вот не получилось. Вот такие случайности. Если бы я взвод, что их преследовал, не остановил, а вышел, раньше бы у наших оказался, но вот так закрутилось. Операцию родственнику комиссара провёл, порядок, сама читала те статьи, что группа врачей под руководством академика Лебедева провела впечатляющую операцию по приживлению утраченной конечности, и всё работает. Сама слышала какой шум поднялся, особенно за границей. Только кто операцию проводил, и слова нет. Я же говорил, украдут идею. Впрочем, я уже был осужден и меня перевозили к месту отбытия наказания…

Ну и дальше описал как Куприна якобы встретил случайно в медсанбате, врезал ему. Неожиданно жёсткий приговор, хотя командование дивизии решили не выносить сор из избы, наказать своими силами, и срок. А потом ко мне делегаты постоянно ездили, и от врачей тоже. Даже сам два раза был. Обещали освободить, снять судимость и остальное, лишь бы на них работал. Как посылал, так и посылаю. То есть, матушке описывал всё как есть, от и до. А то цензоры работают, строчки закрашивают. Я только не сообщил имя Цанавы и Хазина, подписку о неразглашении давал, о чём тоже сообщил. В остальном резал правду-матку не скромничая. Уж кто заслужил слышать правду, так это матушка. Ну а когда обо мне начали забывать, всё же решил через штрафников реабилитироваться, хотя до сих пор считаю, что срок незаслуженно получил. Даже Куприн возмущён таким приговором был. Именно чтобы я должником стал, всё делали. Грубо, но это было так. А почему сейчас, а не позже. Я врач первой линии, быстро обработать раненых, это моё, скольким парням жизни спасу, не пересчитать. Так лучше сейчас чем позже. Вот на этом и закончил описание:

— Так что, как видишь, власти со мной не справедливо обошлись, поэтому больше никаких контактов с ними, только служба. И уйду в запас, как война закончиться. Думаю, в санатории каком устроится, вырасти до директора и спокойно жить.

— А мне руку сможешь пришить? — спросил один из раненых, у которого отсутствовала рука почти по плечо. Встрепенулся и второй ранбольной, без стопы ноги.

— А что, у вас запчасти есть?

Тот медленно покачал головой и задумался. Ну а мы с матушкой дальше стали общаться, так просто последние новости обсуждали, почти час побыла. Ещё раз осторожно обняла, обещала вечером быть с сестричками, и ушла. То, что меня снова могут привлечь к делу, та тоже понимала. Однако и я посылать научился хорошо и далёко. Это поняли ещё пока в кремлёвской больнице лежал, видимо поэтому и решили провернуть всё с судом. Ещё там, пока я в Москве был, решение принято и всё провернули. Так что я уверен, что это Цанава. И специально другой фронт, чтобы на него не подумал. Вечером матушка пришла, банку с куриным бальном принесла, и выпечки, сама делала. Не одна была. Обе сестры, дивчины восемнадцати и шестнадцати лет, те ещё молодые кобылки. А из памяти Гены я помнил их совсем маленькими, голенастыми подростками. А тут вот как раздались, девушки уже. Офицеры сразу оживились, призывно улыбались. Особенно из молодых. Нормально, покормили, пообщались, почти два часа пробыли. Лечащий врач разрешил. Новостями обменялись. Кстати, сдобой, сладкие улитки были, поделился с соседями. Бульоном тоже, хотя половину выпил. Ну и вот так началось лечение, сестрицы прибегали каждый день, принося вкусности, я кстати матушке пять тысяч рублей выдал, вроде как зарплата за два года. Ну и плюс трофеи продал. Не хотя, но взяла, у неё вон две дочки на выданье, пригодятся. Хотя конечно сумма небольшая для этого года, цены подскочили, но если бы больше предлагал, отказалась бы наверняка. Так что раз в два дня матушка навещала. Сестры каждый день бегали, утром и вечером, распределив дежурства. Я их гонял на рынок. Те закупали по моим заказам. Брали и заказы моих соседей, но редко. К нашей палате пионеры приписаны были, они всё для раненых и покупали. Заказы выполняли.

На второй день, хромая, я стал посещать туалет, отказавшись от уток. А через неделю, когда ожил, и уже уверено ходил, с тростью, меня вызвали в кабинет главврача. До этого не обращали внимания, хотя слухи обо мне по всему госпиталю ходили. Соседи разнесли, да санитарка. Вполне ожидаемый вызов. Так что дошаркал до его кабинета, и устало сел на стул, когда тот пригласил проходить:

— Я читал ваше дело, Караваев, впечатляет. Кстати, мы с вашим батюшкой старые знакомые. Помните меня?

— А это не вы за нож схватились и торт в стену кинули?

— Да, помните.