Хейтер из рода Стужевых, том 3 - Зигмунд Крафт

— К тому же, кому надо, тот знает слепые зоны, — продолжала девушка. — Учитывая, что всё это продолжается, поставщика пыльцы синей розы либо не могут найти, либо заинтересованное лицо находится в самой внутренней охранной службе. Кресло ректора — лишь один из лакомых кусков в стенах академии. Здесь переплетены интересы многих родов, несмотря на официальные заявления о нейтральной политике учебного заведения. Правила, согласно которым простолюдины и аристократы могут друг другу «тыкать», лишь ширма. Большинство студентов просто получают знания, не более.

— А ты сама знаешь, кто распространяет пыльцу?

— Нет, — она покачала головой. — И тебе не советую прикасаться к этой дряни. Есть легальные альтернативы. Да, они кратно дороже и лимитированы, но хотя бы не имеют побочек.

— Да я и не собирался, — пожал я плечами.

Общая повестка озёрской фракции состояла в дискредитации Михаила Огнева. Они пробовали и иные методы, но те не дали совершенно никаких результатов и были признаны неперспективными. Если бы Огнев-старший также находился за стенами академии, как и Озёрский, вариантов для манёвров было бы куда больше. В сложившихся же обстоятельствах только через сына графа можно было предпринять хоть что-то.

Конечно, за стенами академии также велась деятельность по агитации преподавательского состава. Ведь ректор — формально выборная должность. А самому Молниевскому, уходящему на пенсию, было глубоко фиолетово, кому передавать пост. Точнее, тем, кто ему был неугоден, сразу дали понять, что ловить нечего. А вот с обоими графами он заключил устное соглашение, что мешать не будет в обмен на дальнейшее сотрудничество. Тут уже результат зависел от них самих. Победит сильнейший, если говорить проще.

Возможно, через эту борьбу Молниевский пытался ослабить влияние обоих графов, чтобы и после ухода сохранить своё влияние как можно дольше. Но это уже мои домыслы, так как иначе он бы ввёл в игру своих личных представителей-вассалов.

Так в чём же заключалась моя роль, как пешки в этой игре? Забавно, но она оказалась самая что ни есть ключевая. Теперь всё встало на свои места — Татьяна банально желала монополизировать такой ценный актив. Вот почему она вцепилась в меня — я являлся единственным достойным кандидатом для решения вопроса. Только я не боялся Огневых, как приезжий, а так же был достаточно «глуп», чтобы не понимать происходящего и идти на поводу местных кукловодов. Никто иной никогда не рискнул бы открыто бросать вызов Михаилу, боясь за себя и интересы своего рода. Собственно, потому-то он и ощущал себя пупом земли и творил, что хотел, в стенах академии. А также люто ненавидел меня — единственного, кто дал успешный отпор и ранил раздутое эго.

Учитывая, что избиение простолюдина и даже дворянина было лёгким проступком, никто из этих сословий не подходил. Я же был аристократом — совсем иное дело. В случае нарушения правил дуэли я мог требовать компенсацию у его рода. Так же мы с Мишей имели статус студентов, а потому не могли открыто нападать с использованием магии вне стен академии. Это являлось злостным нарушением и каралось от штрафа до исключения. Разумеется, кроме специально отведённых мест.

Но в случае с Огневыми ставки были куда выше. Когда аристократ является педагогом и допускает подобное поведение собственного сына-студента, то он несёт куда большую ответственность. Это являлось бы достаточным основанием для вотума недоверия как педагогу, так и кандидату на пост ректора.

Скорее всего, Огнев-старший сам снимет свою кандидатуру во избежание этой унизительной процедуры. Чего озёрская фракция и добивалась всеми силами. По сути, это был их единственный шанс.

Что ж, как и положено главному герою, я должен взять на себя ключевую роль в событиях. Хоть и было тревожно, что так долго меня использовали вслепую. Неприятно это осознавать. Но всё изменилось — теперь я в игре.

Завтрак в моём поместье проходил в тишине. Я приехал, как и всегда, вчера вечером, но не спешил идти с разговором к Холодову. Его строго негативное отношение к академическим интригам было мне известно, а потому вряд ли признание пройдёт просто. И всё же, нельзя откладывать вечно, мне нужна помощь. Сам я не справлюсь, это очевидно.

Я выпил последний глоток чая, поставил фарфоровую чашку на блюдце и посмотрел на Аркадия Петровича.

— Мне нужно обсудить с вами один важный вопрос.

Он отставил свою чашку чая, его взгляд стал внимательным и настороженным.

— Я весь внимание.

Сделав глубокий вдох, я собрался с духом. Сейчас начнутся причитания…

— Я собираюсь вписаться в гонку за ректорское кресло. Примкнуть к одной из фракций.

Лицо Холодова мгновенно потемнело.

— Что? — его голос прозвучал как удар хлыста. — Ты с ума сошёл? Это не твои игры, Алексей! Это грязная возня, в которой такие, как ты, гибнут, даже не успев толком разобраться, что к чему! В Тамбове нет нашего родового представительства. Мы здесь сами по себе! Это банально опасно! И ради чего? Нет совершенно никакого смысла встревать во всё это!

— Меня уже использовали и будут продолжать пытаться это делать. Хочу я этого или нет. Просто знать об этом не буду, вот и вся разница, — парировал я, стараясь сохранять спокойствие. — Недавняя кража — лучшее тому подтверждение. Меня вновь втянули, не спрашивая и не интересуясь мнением. Нанесли удар просто потому, что так им надо было.

Аркадий Петрович нахмурился, его взгляд стал пристальным, изучающим.

— Неужели ты смог…

Не договорив, он резко поднялся из-за стола.

— Пойдём в кабинет. Здесь не место для таких разговоров.

Тут я был с ним солидарен. На столе остался мой недоеденный малиновый пирог, который от волнения не лез в горло. Я был намерен довести этот разговор до конца и заручиться поддержкой как Холодова, так и его высокопоставленного товарища. Трудности только начинаются, и я был к ним готов. Убедить двух стариков вряд ли будет просто.

Мы молча прошли в кабинет. Аркадий Петрович сел за стол и облокотился на него, сплетя пальцы и уткнувшись в них носом. Взгляд его был тяжёлым и осуждающим. Но мне всё равно, я продолжал излучать уверенность всем своим видом.

— Неужели подкупил следователя? — сказал он, наконец, с тяжелым вздохом. — И он