Девять жизней - Квинтус Номен

и лелейкой и занимался – но это только пока котята мелкие были. А когда они уже начали самостоятельно ходить… в доме появился другой «котенок» – и Тимка дочери Бых стал еду из своей миски приносить. А чуть позже и Тимка, и Таффи стали еду таскать уже дочерям Быщ – и это сделало котиков «героями» для всех людей племени. Потому что звери – но ведут себя как люди, а это значит…

Девочкам имена я уже выбрал: старшую дочь я назвал Надеждой, а близняшки стали соответственно Верой и Любовью. И рождение троих новых членов семьи действительно стало большим событием для всего племени, а Гух теперь меня стала считать… ну, в общем, я перестал быть «негодным мужчиной». А так как в следующие года три от меня в этом плане «пользы» здесь можно было вроде и не ждать…

В одной из присоединившихся к нашему племени семей была одна юная дама по имени Чух. От всех прочих своих (как оказалось, все же не родственников) сильно отличающаяся. Ее, как мне сказали, выменяли где-то когда-то (детали выяснить не удалось), причем выменяли не на другого человека, а вообще… этот момент тоже никто вспомнить не смог. А Чух мне сразу напомнила «самую древнюю европейку» из деревни Злата Кун в Чехии: физиономия была практически такой же, и черепушка была уже не «неандертальской», то есть больше на кроманьонскую смахивающая. Правда, от нарисованного кем-то когда-то портрета Чух все же отличалась, но лишь «в мелких деталях»: она была темно-русой и кожа у нее, хотя и чуть более смуглая, чем у прочих людей в племени, но вот вообще не «негритянская». А так – ну один к одному «самая старая женщина Европы». Портрет которой получилось сделать через семьдесят лет после того, как археологи ее черепушку нашли.

Очень интересная была черепушка: все эти семьдесят лет ученые искренне думали, что нашли фрагменты двух черепов. Потому что секция для мозгов была «кроманьонская», а вот челюсть – типичная неандертальская. И откуда я это знаю? Наверное, все же читал где-то, а «почувствованная» «этими» моя память научилась вспоминать… даже то, чего и не знал никогда. Хотя… наверное, все же знал, просто забыл: я ведь вспомнил именно конкретный портрет, и даже вспомнил окно браузера, в котором Яндекс мне этот портрет показал, вместе с поисковой строкой вспомнил…

Но не суть: суть в том, что нынешние люди очень хорошо понимали, откуда дети берутся, и дети для них были самым важным в жизни (ну, кроме насчет поесть разве что), но у них и какие-то не совсем понятные мне правила относительно порядка деторождения имелись – так что кроме этих двух сестер в семье мне «на развод» никого не отправили. А вот из «пришельцев» кто-то решил мне счастья в жизни добавить – и Гух мне сообщила, что теперь Чух будет моей «еще одной женой». Меня, конечно, никто тут даже спрашивать не собирался, хочу я такого счастья или нет: всякому же понятно, что если какие-то там «внутренние правила» не нарушаются, то детей нужно заводить и обсуждать тут вообще нечего. По моим прикидкам, Чух было лет семнадцать: ее выменяли, чтобы помогать матери Пуха – мальчишке, которому было лет десять, и выменяли ее «вот такой», а у матери Пуха одна рука была изуродована на охоте. Саму же Чух никому в жены не отдали потому что в ее семье с мужчинами тоже были проблемы – а тут я подвернулся…

Правда, Гух, как матриарх в семье, мне рассказала и о «потенциальных недостатках» моей избранницы (то есть ее мне все племя именно избрало, а не я): она была самой высокой женщиной в племени, бегала быстрее всех – но ненавидела купаться в ледяной воде и силой уступала даже Фыху с Фухом, а может даже и Пуху. Но если наши будущие дети начнут такие же полезные вещи придумывать, как я, то… В общем, племя решило, что нас оно защитит и прокормит.

И, судя по всему, Чух тоже решила, что от наших будущих детей будет большая польза: я вообще-то мальчик не очень слабый (хотя с неандертальцами и не сравнюсь), но выяснилось, что я не в состоянии справиться даже с «самой слабой женщиной первобытного племени», которая даже неандерталкой была лишь частично. Впрочем, не могу сказать, что я сильно сопротивлялся, но все же было несколько обидно быть самым слабым человеком в племени…

А зима со скоростью свиста подходила к концу. И выразилось это в первую очередь в том, что все же иногда добываемое мясо стало уже совсем постным, если бы не мои запасы жира, то его даже есть было бы противно. В смысле, мне противно: все остальные мяско трескали на милую душу. И котики трескали, на глазах мордея – а я с нетерпением ждал теплых деньков. Потому что прошлым летом набрал несколько горшков разных зерен и мечтал теперь засеять хоть какие-то поля. Зерен у меня было два сорта: те, которые я предпочел считать рожью и другие, размером примерно с мак, самую малость разве что побольше и длинненькие, но из которых я все же пару раз смог испечь в том году лепешки. Скромненькие такие, размером с печеньку «Мария» и по прочности не уступающие… то есть в принципе их, если в рот пихать маленькими кусочками и долго жевать, есть было все же можно, и они получались вроде даже довольно сытными. Но в любом случае другого-то зерна у меня вообще не было!

Впрочем, сельское хозяйство было делом все же не самого скоро будущего, а с приближением весны меня другие дела больше волновали. Зима все же была довольно морозной, температуры были с конца ноября и до середина марта прохладные (ночью – до минус двадцати пяти часто доходили), так что я всю зиму изо все сил запасался льдом. Поначалу я имел в виду наломать лед в речке – но с этим пришлось быстро завязать: пилить лед мне было нечем, а вытаскивать разбитые кривые куски… То есть я и их вытаскивал и складывал в аккуратные кучки – однако эффективность процесса меня сильно удручала. Но мозги-то я не пропил (нечем пропивать их было), так что довольно скоро я придумал, как процесс «оптимизировать»: намораживал пластины льда в поддонах от котиковых лотков (они, слава богу, оказались такой формы, что лед эти тазики не разрывал), а затем из них собирал «ледяные корыта». В которые тоже потихоньку воду лил