Зябрики в собственном соку или бесконечная история - Константин Константинович Костин

Нормальным питанием был обед в вокзальном буфете. Мама Ласа накормила меня, как я не отбивался, собрав остатки гордости. Нет, не в смысле — насильно с ложечки. Она оплатила обед. Борщ, в котором плавала разваренная фасоль (в меню назывался афосинским[1], может, потому, что товарищ Афосин любил именно такой борщ, хотя в нашей истории я не помню рецептов борща ленинского или там сталинского[2]), котлета, видимо, одна из тех, которыми так оглушительно пахло с кухни, горка отварной картошки, щедро политая маслом, кусочек соленого огурца, и компот из свежих яблок. Хотя яблокам, вроде бы и не сезон, но мы ведь перебрались южнее, поэтому яблоки в продаже уже были. Кстати, я выяснил, что я бестолковая бестолочь. В свое оправдание могу сказать, что такой обычай для меня был непривычен: я покупал хлеб для еды в магазинах, тратил свои не такие уж и большие финансы, а в общепите хлеб давали бесплатно! Не в том смысле, что можно было прийти и нагрести, сколько хочешь. Просто хлеб шел бесплатно к заказу. К любому. Например, к стакану компота. Я мысленно расстроился из-за зряшных трат, но недолго — навалился на обед.

Такой вкусной еды я не ел уже давно!

К счастью, семейство ёжиков… пардон, Ёжиковых, свернуло в другую сторону. На нашем пути пролегало огромное Тибульское море, которое в этом мире, похоже, исполняло обязанности Каспийского (хотя по форме и не было похоже). Так вот, мне надо было к востоку от этого моря, а маме Ласе — к западу. Где-то там их папа работал на стройке поселка нефтяников. На море. Причем, если вы подумали, что имеется в виду «на берегу моря» — черта с два вы угадали. Это был совсем другой поселок. Он строился именно НА море. Что-то вроде нефтяной платформы, километрах в сорока от берега, так, что добираться туда можно было только на корабле, после примерно так восьмичасовой болтанки по волнам. Вроде бы не так давно этот поселок посетил сам товарищ Кретов, и, видимо, морское путешествие ему не понравилось. Так что он стукнул кулаком по столу, рявкнул: «Что это за издевательство⁈» и в скором времени доставлять людей и грузы в поселок будут вертолетом.

В поселке стоят вышки, соединенные эстакадами, вот на этих самых эстакадах и на сваях папа Ёжиков и строит дома для нефтяников. Раньше они жили в каютах списанных кораблей затопленных на мели, но год назад во время шторма погибло 20 человек, так что теперь строятся полноценные дома. Уже построено с десяток двухэтажных, а в планах — пятиэтажки и девятиэтажки, котельные, больница, баня, свой хлебозавод и даже парк с деревьями. На сваях, ага. Вот честное слово — не помню у нас в России такого интересного поселка, то ли в нашем мире его так и не построили, то ли, если прикинуть — во время распада СССР он, скорее всего, отошел Азербайджану[3].

Почему мы расстались «к счастью»? Уж больно меня эта компания расслабляла. Еще немного — и мне было бы тяжело вернуться в мой, уже привычный, режим бродячего перекати-поля. Глядя на таких хороших людей, я бы не смог победить позывы своей совести…

Так, хватит. Я сижу на лавочке на привокзальной площади, и хотя со стороны я выгляжу как обычный деревенский житель, который кого-то ждет, на самом деле я — волк в засаде. Или у волков нет обыкновения устраивать засады? А у кого есть? У котов? Кот в засаде? Или тигр? Да нет, какой из меня тигр… Но и кот из меня паршивый…

Тьфу ты. Хватит погружаться в бездну ассоциаций, вон, очередная вероятная жертва идет.

Я привстал… и плюхнулся обратно на лавку.

К озиравшемуся парнишке подбежали какие-то люди, может быть родственники, может — друзья. Короче говоря — не мой клиент.

Мне нужен одинокий человек… В последний раз пискнула задушенная совесть. Мне нужны документы.

Сижу здесь у же с самого утра и мои кудри могу скоро примелькаться[4] (даже несмотря на то, что у меня нет никаких кудрей). Мимо прошло уже несколько сотен человек — нет, я не считал, это так, примерные прикидки — и из них под мои цели подходили всего-то трое человек.

Кто мне нужен?

А) молодой парень

Б) одинокий

В) с чемоданом.

Например, вот такой, какой только что вышел из дверей железнодорожного вокзала…

Молодой, на вид лет восемнадцати, или даже чуть старше — то есть на вид почти мой ровесник — шатен, почти как я — редкая бородка, такая, какие отрастают у молодых мальчишек, непременно желающих казаться старше, клетчатая красно-черная рубашка, мятые черные штаны, накинутый на плечи распахнутый черный же пиджак — и это в такую жарищу — непременная талганская тюбетейка, из-под которой спадают на воротник длинные волосы, на ногах — начищенные до блеска сапоги.

Почти мой двойник.

Даже фанерный чемодан точь-в-точь как у меня. Правда, вот прямо сейчас чемодана со мной нет, он спрятан в надежном месте неподалеку от города. Зачем? Потому что человек с ДВУМЯ чемоданами как-то бросается в глаза. По крайней мере — здесь и сейчас. Нет у здешних людей столько вещей, чтобы прямо несколько чемоданищ таскать. Скорее, как в анекдоте про бедного актера: «А в чем же я тогда поеду?»[5].

Подходит к нему кто-то встречающий? Нет… Парнишка озирается, явно пытаясь сориентироваться, куда идти дальше. Неместный…

Есть соответствие.

Вперед.

* * *

Я поднялся с лавки и лениво зашагал… нет, не в сторону парня, наша встреча должна показаться случайной. Поэтому двинулся я по длинной дуге, заходя со спины. По которой его и хлопнул:

— Привет, Ершан!

Парень обернулся:

— Привет, этта… А откуда ты меня знаешь?

Ого. Еще и тезка. Если всё выгорит — не придется привыкать к новому имени.

— Да нет, братишка, извини, обознался я. Со спины на тебя посмотреть — вылитый Ершан Трынкин, еще бы усы тебе и вообще не отличишь…[6]

Угомонись. Болтаешь, частишь — нервничаешь… Запомнишься, а это лишнее.

Парень неожиданно смутился, неловко пригладил ногтем большого пальца свои чахлые перышки, которые гордого звания усов, честное слово, и вправду не заслуживали.

— Поступаешь? — небрежно бросил я, как бы желая поддержать случайно завязавшийся разговор.

— Да… — парень махнул рукой, — Отец сказал. А я, этта, не хочу, если честно.