Танцор Ветра. Том 3 - Константин Александрович Зайцев

отравляла ее детство, унижала ее мать, строил козни против ее отца. И теперь эта же женщина, даже мертвая, заставляла ее выворачиваться наизнанку, чтобы устроить ей самые пышные, самые безупречные похороны, какие только видел этот род.

В этом был какой-то изощренный, жестокий парадокс. Ирония, достойная самих богов. Ксу хоронила своего мучителя с почестями императрицы, чтобы доказать всем, и в первую очередь себе, что она лучше ее. Что она — настоящая наследница. Что ее воля сильнее ее ненависти.

Я видел, как эта ненависть пылала в ней, сдерживаемая невероятным усилием. Она была похожа на дракона, запертого в клетке из собственного разума. И я боялся того дня, когда клетка откроется.

Слуги зажгли фонари, хотя до вечера было далеко. Небо затянулось свинцовыми тучами, предвещая новый дождь. Свет от бумажных абажуров был мягким, рассеянным, он сглаживал острые углы, прятал недочеты, создавал иллюзию идеального, застывшего мира.

Ксу закончила обход и остановилась на пороге. Она выпрямила спину, сомкнула руки перед собой. Она была готова к битве, где оружием будут не клинки, а взгляды, не удары, а намеки, не сила, а безупречное знание ритуала и железная воля.

Издалека, со стороны ворот, донесся звук колес по булыжнику. Ее враги ехали сюда. Ксу даже не повернула голову. Она лишь глубже вдохнула этот пропитанный смертью воздух и закрыла глаза на долю секунды. Когда она открыла их снова, в них не осталось ничего, кроме ледяного, безупречного спокойствия.

Я отступил на шаг назад, вглубь зала, в наступающие сумерки. Сегодня я буду тенью. Молчаливой, невидимой, готовой в любой момент шагнуть вперед и стать клинком. Представление началось.

Первой из кареты с гербом боковой ветви дома Цуй — скрещенные копья над рассеченной горой — появилась туфля из черной лакированной кожи. Затем — длинная шелковая одежда темно-зеленого цвета. Сун Хайцюань. Брат мачехи. Старейшина клана. Паук, приехавший посмотреть, не запуталась ли муха в его сетях.

Его глаза, маленькие и пронзительные, как у бешенного кабана, мгновенно окинули все вокруг: ворота, слуг, саму Ксу, меня, стоящего на шаг позади и левее, с руками, запрятанными в широкие рукава. Его взгляд был не взглядом гостя, а взглядом оценщика, высматривающего малейшую трещину на выставленном на торги товаре.

— Дом встречает гостей, но увидим ли мы достойную хозяйку? — его голос был сухим и холодным, точно скрип пера по пергаменту.

Ксу ответила церемониальным поклоном, отточенным до автоматизма. Ее голос прозвучал ровно, без единой ноты страха или подобострастия.

— Дом Цуй приветствует почтенного старейшину Суна. Ваше присутствие оказывает нам великую честь в этот скорбный час. Прошу, войдите и отдохните с дороги.

Вот только поклон был не глубоким поклоном младшей к старшему. О нет это был идеально выверенный удар по самолюбию старейшины. Согласно традициям Ксу взяла на себя роль главного скорбящего и по всем канонам она теперь хозяйка дома, что принимает гостей. И нет силы, что до конца похорон, посмеет лишить ее этого статуса.

— После того как вы приведете себя в порядок, я провожу вас, чтобы проводить мою почтенную мачеху в последний путь. Церемония подготовлена в соответствии с волей моего отца и надлежащим ритуалом. — Было прекрасно наблюдать как она говорит с позиции хозяйки. Это был первый укол. Хайцюань промолчал, лишь его губы чуть подернулись, будто он почувствовал во рту вкус чего-то кислого.

Из кареты вышли остальные. Цуй Жанлинь — старший брат. Его лицо уже было покрыто красными пятнами. Похоже парень в ярости, а еще слишком злоупотребляет алкоголем. Было видно что ненавидит Ксу всем нутром. Она говорила, что он презирал ее за то, что отец выделил именно ее, девочку от наложницы, в ущерб ему, законному сыну. Его бешенный взгляд, пронзил Ксу, будто пытаясь сжечь ее на месте. Он даже не кивнул в ответ на ее приветствие.

Цуй Юнхо, ее средний брат, вышел последним. Его лицо было невозмутимой маской вежливости. Он поклонился с безупречной, холодной формой, ни на йоту не нарушив ритуал, но и не проявив ни капли истинного чувства. Он выглядел настоящим дипломатом, но внутри него я чувствовал силу. В отличие от первых двух этот парень был настоящим хищником, выжидающим удобный момент для атаки.

Я видел, как спина Ксу стала еще прямее. Она была одна против троих. Но я был ее тенью. И тень может стать щитом. Или ножом.

Сун Хайцюань не пошел отдыхать. Он начал инспекцию. Это было унизительно, но предсказуемо. Ксу идеально предсказала его поведение, вот что значит изучить своего врага. Он обошел внутренний двор, заглянул в павильон для молений, где на возвышении стоял гроб, придирчиво осмотрел траурные дары, сложенные рядами.

Я шел за ними на почтительной дистанции, мой взгляд скользил не по нему, а по окружающему пространству. По слугам, по деревьям, по крышам павильонов. Старые привычки умирают последними. Шифу, старый наставник Ксу, предусмотрел все. Но предусмотреть злобную изобретательность Суна было невозможно.

Его голос, громкий и назидательный, резал тишину, словно тупой нож.

— Этот свиток написан рукой младшего ученика, не мастера. Неуважение к умершей? — он тыкал длинным пальцем в висевший у входа каллиграфический свиток с изречениями о бренности жизни.

Ксу молчала. Ее лицо было каменным. Она знала, что мастер, писавший его, был слепым старцем, чьи иероглифы ценились выше иных зрячих. Но спорить означало опуститься до его уровня.

— Ритуальные чаши должны стоять под углом в три шага, а не два. Незнание традиций — признак невежественного дома, — он покачал головой с притворной скорбью.

Я видел, как у одного из молодых слуг задрожали руки. Ксу чуть повернула голову в его сторону, едва заметный жест — успокоиться. Она все принимала на себя. Как всегда.

Жанлинь фыркал и от этого еще больше походил на кабана. Его лицо расплылось в самодовольной ухмылке. А вот Юнхо продолжал молчать и внимательно наблюдал, вбирая каждую деталь, каждую реакцию для своего будущего отчета.

Наконец они дошли до гроба. Массивный, из темного полированного дерева, пахнущего ладаном и смертью. За его стоимость в Нижнем городе можно было прожить пару месяцев как вельможа не вылезая из таверн и борделей. Ксу остановилась рядом, ее фигура казалась хрупкой перед этой темной глыбой. Ненависть, которую она испытывала к женщине, лежавшей внутри, была таким же монолитом. Но сейчас она была главной в этом ритуале и она должна была совершить обряд.

Она взяла в руки палочки с благовониями, которые подал ей слуга. Пламя свечи дрогнуло, отразившись в ее