Апостол Кармы - Максим Злобин

С одной стороны.

С другой, Миша просил о чём-то уж совсем невозможном. Тайком подсунуть документ о начале войны родов под подпись Его Величеству. Это же… плохо! Невозможно подобрать печатное слово, которое отражало бы ситуацию в полной мере.

— Не бойся, никто не узнает, — уверял Панкратов.

— Миш…

— Я тебе обещаю, что всё будет хорошо. Всё уже продумано наперёд.

— Миш, ты понимаешь, насколько это рисково для меня? И для тебя? Мы же оба вылетим к чёртовой матери, и не просто с работы, а сразу же прямиком в тюрьму.

— Прыжок веры, Вась. Прошу.

— Прыжок веры, — задумчиво повторил Уваров и замолчал.

— Эй? Ты тут?

— Да, я тут.

— Понятно. То есть ты мне отказываешь?

Тишина. Звенящая, но при этом тягучая. Давненько Василий Степанович не оказывался перед столь сложным моральным выбором. Однако всё уже было предрешено в тот самый момент, когда он поднял трубку. Нельзя отказать. Просто нельзя.

— Ну хорошо, — сказал Уваров. — Вот только как ты себе это представляешь? С технической точки зрения, я имею ввиду.

— Кхм, — теперь какое-то время помолчал Панкратов. — Ну ладно. Пора рассказать тебе, что такое квартальная премия. Ты сейчас за компьютером?

— Да.

— Отлично. Тогда зайди в папку «шапки» и…

И в следующие несколько минут происходил настоящий цифровой шаманизм. При помощи специального софта, Уваров разом сформировал четыреста с лишним документов. Почти одинаковых. Разнились в них лишь имена и фамилии тех тайников, которым по мистической причине причиталась квартальная премия от Его Величества.

Уваров и сам исправно получал такую. Причём каждый раз совершенно неожиданно.

Итак! Принтер взялся за работу, а Уваров тем временем продолжил слушать инструкции друга:

— Ну а теперь скопируй файл. Шапку оставляешь в том же самом углу, шрифты не меняешь, меняешь только то, что тебе нужно. Не бойся, там на всё что угодно хватит, я проверял. В теле записки пишешь про войну родов своими словами, но так чтобы количество строчек совпадало с оригиналом. Особенное внимание обрати на последнюю строку. Смотри, чтобы по длине подходила. Место под подпись Величества тоже не трогай. Дальше объяснять нужно?

А дальше объяснять было не нужно. Панкратов предлагал подмешать документ в стопку с премиями для сотрудников.

— И давно ты так делаешь?

— Лет пять, — честно признался Панкратов. — Может, шесть. Но только по крайней необходимости, Вась! И только во благо Империи. Не думай, свои личные выгоды я никогда не проталкивал. И учти мне там, да? Большая сила — большая ответственность, не делай глупостей.

— А что я, по-твоему, делаю именно сейчас?

— Ну да, — хохотнул Панкратов. — И ещё. Сам понимаешь, четыреста подписей всё-таки. Алексей Николаевич человек на престоле новенький, и может этого не понять. Так что ты дождись момента, когда к нему матушка зайдёт, и только тогда действуй. Она ведь всё это уже ни раз проходила, и если что подтвердит.

— Понял. Но что, если Алексей Николаевич всё-таки решит всё это прочитать?

Вместо ответа в трубке Уваров услышал весёлый хриплый смех.

— Ну не знаю, — ответил Панкратов. — Стихи ему тогда прочитай, чтобы отвлёкся.

— Очень смешно…

Спал той ночью Василий Степанович плохо. Потел, ворочался. Ещё и комар, падла такая, одолел. И даже в смерти своей всё равно выиграл — теперь на белых обоях в спальне Уварова красовалось кровавое пятно.

Ну а утром он первым же делом взял заветную стопку и принялся караулить самодержцев российских. Долго ли, коротко ли, а всё-таки улучил удобный момент и после деликатного стука вошёл в кабинет Алексея Николаевича Романова.

— Ваше Величество, — поклонился Уваров бывшей Императрице. — Ваше Величество, — а затем её сыну.

И положил перед Императором стопку документов. На непонимающий взгляд нарвался моментально, буквально сразу же.

— Это что?

— Это квартальная премия сотрудникам Тайного Указа.

— Так, — Его Величество отодвинул стопку. — А я здесь причём?

— Для оформления требуется ваша подпись.

— Простите, Василий Степанович, но я не намерен тратить на это своё время. Уверен, что вы справитесь без…

— Алексей! — перебил Императора единственный человек в мире, которому было можно невозбранно перебивать Императоров. — Ты не прав!

Его родительница, Екатерина III, по-стариковски сидела у окошка и пила чай из фарфорового сервиза.

— Матушка, при всём уважении, но это какая-то чушь…

— Это не чушь! — возразила Екатерина. — Взгляни на документ.

— Но…

— Взгляни внимательно. Что ты там видишь?

— Кхм, — прокашлялся Алексей Николаевич с явным намерением начать читать документ, но его перебили снова.

— Десять тысяч рублей! — надрывно крикнула Императрица. — Ты всерьёз думаешь, что сотрудникам Тайного Указа действительно нужны эти несчастные десять тысяч рублей? Для людей, которые рискуют жизнью во имя страны? Нет! Для них куда важнее твоя подпись. Этот документ не про деньги, сын. Он про напоминание о том, куда может привести служба в Семёновском и Преображенском полках Его Величества, и о том, что Его Величество помнит про своих людей.

Признаться честно, до этой мысли Екатерина дошла не сама. Слово в слово, всё то же самое очень долго и нудно вбивал ей в голову Михаил Михайлович Панкратов.

— Я делала, и ты не переломишься, — сказала как отрезала Императрица и отхлебнула чаю.

Алексей Николаевич тяжко вздохнул, взялся за верхний листочек стопки и прочитал его от корки до корки. Подписал. Взял второй. Взглянул на имя в шапке документа и тоже подписал. Взял третий…

«Его Величеству нравятся имена», — с ужасом понял Василий Степанович, когда самодержец остановился взглядом уже на десятом документе: «Человек развлекается единственно возможным для него сейчас способом».

А значит нужно развлечь его как-то иначе и… да пусть отсохнет у Панкратова его чёртов язык с этими тупыми шутками про стихи, но в стрессовый момент ничего кроме стихов действительно не лезло в голову.

А стопка всё мельчает. А до подмешанного документа осталось десять листов. Девять листов…

— Ваше Величество, вы любите поэзию?

Сработало! Алексей Николаевич поднял глаза, и будто заинтересовавшийся учитель прикусил ручку.

— Вы пишите?

И кой-то чёрт дёрнул Уварова ответить:

— Да!

— Ну так прочитайте нам что-нибудь, — попросил Его Величество и вернулся к подписям. — Из своего.

…восемь листов. Семь листов…

От напряжения Василий Степанович аж испариной покрылся. Мозг его сейчас лихорадочно соображал, что же делать. Фристайл — явно не его жанр. «Я помню чудное мороз и солнце» — вот чтобы он продекламировал бы первым делом, случись так, что нужно придумывать.

С другой стороны, что он может знать из поэзии такого, чего не знает Его Величество? Где его образование, и где