Миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

австрийца, что будет? Австрия нападет на Сербию. Россия поддержит Сербию. Германия поддержит Австрию. Франция и Англия втянутся следом. — Я говорил тише, жестче. — Европейская война. Бойня. Миллионы солдат. Миллионы мертвых. Твоя мать, твои сестры окажутся в зоне военных действий. Что с ними станет?

Трифко молчал. Смотрел в стол.

— А если вы не совершите покушение? — продолжал я. — У нас появится лишнее время чтобы подготовиться. Сработает дипломатия. Россия надавит на Австрию. Сербия получит концессии. Может, не все, что хотите, но хоть что-то. И твоя семья будет жить. Твои сестры вырастут, удачно выйдут замуж, родят детей. Твоя мать увидит внуков.

Я положил руку на конверт.

— Тысяча динаров, Трифко. Лечение. Жизнь для твоих близких. Все, что ты хочешь. — Я сделал паузу. — Или смерть в безвестности, нищета для семьи и война, которая уничтожит все, что ты любишь.

Трифко поднял голову. Лицо мокрое от слез, глаза красные.

— Я дал клятву, — прошептал он. — Когда вступал в «Черную руку». Клятву на крови. «Жизнь моя принадлежит Сербии. Я отдам ее, когда потребуется. Я не предам братьев. Я не отступлю перед врагом».

— Клятва, — повторил я. — Красивые слова. Но слова не накормят твоих сестер. Слова не вылечат твою мать, когда она заболеет от голода и тяжелой работы.

Трифко закрыл глаза. Дышал тяжело, прерывисто.

Я ждал. Не торопил. Давал ему время думать.

Прошла минута. Две.

Наконец Трифко открыл глаза. Посмотрел на конверт. Потом на меня.

— Если я скажу… Если я расскажу тебе… — Голос дрожал. — Они узнают. «Черная рука» узнает. Они убьют меня. Убьют мою семью. Они не прощают предателей.

— Не узнают. — Я говорил уверенно. — Я профессионал, Трифко. Я знаю, как работать с информацией так, чтобы никто не догадался об источнике. Ты расскажешь мне, я передам дальше, но никто не свяжет утечку с тобой. — Я наклонился через стол. — Ты просто вернешься в лагерь, скажешь, что лечился, стало лучше. Продолжишь тренировки. Но за день до операции ты заболеешь снова. Настолько, что не сможешь участвовать. Останешься в стороне. Переживешь. И уедешь в Швейцарию. А твоя семья получит деньги, которые я пошлю через надежного человека.

Трифко смотрел на меня. Лицо измученное, ожесточенное.

— Кто ты… Кто? — спросил он тихо. — Ты правда русский журналист?

Я выдержал его взгляд.

— Я человек, который хочет предотвратить войну. Я не связан с австрийцами, даю слово. Я действительно из России. Этого достаточно?

Трифко молчал. Смотрел на конверт. Рука снова потянулась, пальцы коснулись бумаги.

Потом он резко отдернул руку. Встал из-за стола. Качнулся, схватился за спинку стула.

— Нет, — сказал он хрипло. — Я не могу. Прости меня, Соколов. Но я не могу предать братьев.

Он повернулся, пошел к двери. Шатаясь, держась за стены, столы.

Я не остановил его. Сидел, смотрел, как он открывает дверь, выходит на улицу.

Дверь закрылась. Звякнул колокольчик.

Хозяин подошел, начал убирать тарелки.

— Ваш друг плохо выглядит, — сказал он. — Совсем больной.

— Да, — задумчиво ответил я. — Совсем.

Я взял конверт со стола, убрал в карман. Достал деньги, оставил на столе, за еду, за выпивку, за то, что хозяин не слушал наш разговор.

Вышел из кафаны.

Снаружи вечер. Трифко стоял у фонарного столба через дорогу, держался за него, кашлял. Долго, надрывно. Потом выпрямился, пошел прочь, медленно, спотыкаясь.

Я смотрел, как он уходит. Худая, согнутая фигурка растворилась в темноте переулка.

Повернулся, пошел в другую сторону.

Вербовка провалилась.

Следующим утром я вышел из квартиры в семь часов. Туман стелился над Дунаем, город медленно просыпался. Торговцы открывали лавки, первые трамваи звенели на Теразиях.

Я шел по улице Краля Петра, руки в карманах. В правой руке кусочек мела.

Фонарный столб на углу Краля Петра и Французской. Я остановился, будто завязывая шнурок. Оглянулся, никого поблизости. Быстро провел мелом три вертикальные черты на столбе. Срочное послание.

Выпрямился, пошел дальше.

Через два часа я вернулся. Прошел мимо фонарного столба, не останавливаясь. Кинул быстрый взгляд, под моими чертами появился маленький крест, нарисованный углем. Ответ Артамонова: «Понял. Забери в условленном месте».

Место закладки старый дуб в парке Калемегдан, дупло на высоте груди. Так установлено по инструкции.

Я пришел в парк к полудню. Народу мало, будний день, жарко, июньское солнце припекало. Несколько нянек с детьми, старик кормил голубей, пара гуляла у крепостной стены.

Дуб стоял в стороне от дорожек, за зарослями кустов. Я подошел, оглянулся. Никого. Сунул руку в дупло, нащупал бумагу.

Маленький сверток, завернутый в промасленную бумагу. Я спрятал в карман, отошел.

Сел на скамейку у фонтана, развернул сверток под газетой.

Записка, написанная мелким почерком Артамонова. Шифр простой, каждая третья буква.

Быстро расшифровал: «Санкция получена. Действуй. Естественная смерть. Никаких следов.»

Сжег записку, пепел бросил в фонтан. Встал, пошел прочь. Можно работать. Извини Трифко.

* * *

Аптека на Вашиной улице. Старое здание, вывеска потускневшая. Внутри пахло травами, спиртом, чем-то сладким и приторным.

За прилавком аптекарь, пожилой мужчина в очках, в белом халате.

— Добрый день. Чем могу помочь?

Я достал список, написанный заранее.

— Мне нужны эти препараты. Для научной работы. Я ученый из России, изучаю действие различных веществ на легочные ткани.

Аптекарь взял список, пробежал глазами.

— Настойка белладонны, экстракт морозника, хлороформ, спирт медицинский… — Он поднял голову. — Странный набор. Для какой именно работы?

Я улыбнулся.

— Изучаю взаимодействие алкалоидов с поврежденными тканями легких. У больных туберкулезом. Пишу диссертацию для Военно-медицинской академии в Петербурге.

Аптекарь кивнул. Ученая работа, достаточное объяснение.

— Нужна подпись в журнале. Туи ядовитые вещества.

Я расписался: «Н. Константинов, исследователь.»

Аптекарь собрал заказ. Темные бутылочки, каждая с этикеткой. Завернул в бумагу, перевязал шпагатом.

— Двенадцать динаров.

Я заплатил, взял сверток, ушел.

Вечером, в своей квартире на Дорчоле, я запер дверь, задернул занавески.

На столе разложил все, что купил. Бутылочки, пробирки, мензурка, маленькая спиртовка, которую нашел в лавке химических товаров.

Зажег керосиновую лампу, придвинул ближе.

Я изучал искусство приготовления ядов, в этой и прошлой жизни. Умел делать самые разные, растительные, минеральные, животные. Учился составлять смеси, которые убивают быстро или медленно, оставляют следы или нет.

Для Трифко нужен медленный яд. Который усилит симптомы чахотки. Кровоизлияние в легких, удушье. Смерть через несколько часов, максимум сутки. Врач решит, что это обострение болезни.

Я открыл бутылочку с настойкой белладонны. Атропин. Алкалоид, парализует дыхательный центр, вызывает удушье. В малых дозах лекарство. В больших смерть.

Налил в мензурку десять капель. Добавил пять капель экстракта морозника. Гликозиды, действуют на сердце, ускоряют пульс, вызывают аритмию.

Перемешал стеклянной палочкой.

Добавил двадцать капель хлороформа. Для усиления действия, чтобы