Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

Речь настолько увлекла его, что Отто увидел госпитальеров, прославленных рыцарей древности, которые не имели отношения к падшему Мальтийскому Ордену настоящего. Они тоже переживали поражения в битвах за Гроб Господень, сидели в развалинах у пустыни, перевязывали раны, сухой ветер трепал окровавленные табарды на раскаленных жарой, иссеченных сарацинами доспехах, а песок скрипел на зубах...

– Аве Мария! Аве Матер Деи! – воскликнул Отто в восторге чувств. – Слава Господу Богу нашему!

- Навеки слава! — закричали борзые в ответ.

Шварц блаженно усмехался. На плече лежала Его ладонь.

*** 

Сумерки ползли по улицам Черткова. Конторщики выстраивались для росписей в книге посещения, газетчики спешили распродать последние газеты, фонарщики зажигали уличные фонари, торговцы закрывали магазины. Музыканты занимали распределенные места на площадях и перекрестках — первые песни, словно темный ритуал, молниеносно призывали сердюков, которые после получения должной дани так же мгновенно исчезали. В кабаках и кнайпах готовились: выносили дополнительные столы и стулья, разогревали сковороды, резали мясо и овощи, откупоривали бочонки пива, когда самые быстрые посетители уже диктовали кельнерам заказ.

Ярема сделал неспешный вдох. Даже воздух здесь пах иначе – без примеси пороха. В Запорожье все было иначе: немало площадей разбило артиллерийским огнем, трактирщики заколотили окна досками и повесили замки на двери, музыканты сменили инструменты на оружие, а по вечерам слышались разве что крики в госпиталях, развернутых в уличных палатках... В гарнизоне песни, что желание хорошо отдохнуть, но враг на левом берегу Днепра мог в любой момент повернуть рюмки на ружья, а песни — на проклятия.

Два города, два мира.

Вечер выдался теплый, но Яровой не сбрасывал тяжелого плаща: не хотел смущать местное спокойствие офицерским мундиром. В отличие от других воинов под руководством Борислава Ничоги, Ярема не испытывал к тыловикам ни ненависти, ни презрения за то, что они не двинулись защищать страну от изумрудного нашествия и продолжали жить уютной жизнью. Ведь ради защиты этой уютной жизни Ярема и воевал.

Из остальных выделялись переселенцы из оккупированных врагом земель. Война обозначила их другими взглядами, другим шагом — знаками, которых никто не желал. Чужие среди своих, вынужденные налаживать новую жизнь на спешно спасенных отрывках старика... Позади остались ужасы бегства, впереди ждало неопределенное будущее. Но вопреки всей беде они спаслись и выжили — а это значило больше всего.

Путь Ярового пролегал к конюшням Курилы. Характерник спешился, поздоровался с владельцем, вложил в ладонь поцарапанный таляр. Старик Курило спрятал монету, даже не проверив.

- Как всегда?

Шляхтич кивнул. Курило свистнул одного из сыновей:

— К имению Яровых. Быстро!

Юноша бросил на Ярему почтительный взгляд, поклонился, ловко вскочил на усталую кобылу характерника и сдувал.

— Ребята у меня надежные, вещи не коснутся, никому лишнего не разболтают, — Курило оставался верным своей поговорке при каждой встрече. - Как там у ребят дела?

- Держимся.

— Ордынские вши! Я еще осенью униформу из амбара достал, ружье с сабелью в строй привел, готовый стрелять харцызяк хоть сейчас, но все не зовут меня...

Сечевик в отставке явно хотел поговорить о войне, но у Яремы не было времени на болтовню. Он вообще не планировал возвращаться в родной город, но все смешало неожиданное появление Энея, который удивительным образом сумел разыскать Малыша среди большого, набитого воинами города, чтобы донести сумасшедшее послание: брат Щезник вернулся и хочет покушаться на самого Темуджина! Когда Яровой убедился, что Эней не спился до delirium tremens — широко известного слуховыми и зрительными галлюцинациями состояния, известного также как белая горячка, — и после непродолжительных раздумий пришел к полковнику Ничоге с первой просьбой об отпуске.

– Наконец-то! Кисти, Циклоп, - ответил командующий, утешив кулаком по столу. — Твою проклятую задницу уже давно надо проветрить, а тебе здесь как медом намазаны. Остогад к черту! Езжай уже домой. Хоть немного покоя от твоей одноглазой мармызы!

Ярема знал манеру общения господина полковника и правильно истолковал теплое пожелание отдохнуть.

- Но...

- Без тебя войну не проиграем, - пообещал Ничога, даже не дослушав. — Бери уже отпускную бумажку и убирайся отсюда!

Ярема и укатился.

Покинутая шахта стояла под горой у Черткова — по преданию, на той горе когда-то был монастырь, сожженный во время татарских набегов. Сейчас там раскинулось семейное гнездо Яровых, куда немало горожан мечтало попасть, чтобы засвидетельствовать знаменитый вид из окон имения. Шахта, такая древняя, никто уже и не вспоминал, что в ней добывали, стояла неподалеку — заколоченный вход разместился по другую сторону горы, возле заброшенной дороги, очень известного места. Старая дорога могла закрутить, заставить бродить часами между безлюдными рощами, а затем насмешливо вывести до самого начала. Также люди свидетельствовали, как на церковные праздники из-за закрытых ворот в шахте мерцает потустороннее оранжевое сияние.

Ярема оглянулся: нет души. В густой ночной темноте волчье зрение безошибочно выхватило малозаметную скважину. С легким скрежетом ключ повернулся, с тяжелым скрежетом дверь отворилась. Ярема зажег фитиль в одном из масляных фонарей, рядом стоявших под воротами, покрытых рядном, проверил, тщательно ли закрыл за собой, двинулся вглубь шахты — в штольню. Отсчитал восьмой ход вправо, нырнул внутрь, на третьем развилке взял влево и шел, пока не уперся в покрытую ржавчиной дверь. Замок подвергался туго: клинило из-за сырости. Надо поменять до тех пор, пока окончательно не сломался, подумал характерник. Он каждый раз об этом думал и каждый раз забывал.

Из темноты повеяло застоявшимся воздухом и сырой землей. Несмотря на холод, Ярема снял плащ.

— Зачем только сюда потолкался, — пробормотал.

Видимо, по старой привычке ответил мысленно. Когда на сероманцев охотились борзые Святого Юрия, а за воротами имения постоянно следили, тайный ход Яровых стал единственным безопасным путем домой. Сейчас борзых и след успел... Но привычки живут долго.

Фонарный огонек разгонял сырую тьму. Высокие лестницы, покрытые скользкими досками, круто карабкались вверх. Плечи терлись о стены. На голову и за шиворот постоянно сыпало землей. Многие сероманцы, которым пришлось пройти по этой лестнице, бледнели и сбивались на дыхании, сжатые со всех сторон тесной кишкой хода. Ярема не боялся этого места: оно напоминало, как татуньо открыл ему семейный секрет Яровых, и это было одно из Малыковых самых драгоценных воспоминаний об отце — вскоре после этого Степана Ярового убили на Волчьей войне.

На заваленный ход более сотни лет назад случайно наткнулись шахтеры. Прорыли его, несомненно, монахи