Инсургент - Владимир Максимович Ераносян

Зиновий, окрыленный от вчерашнего дня и особенно ночи, никуда не спешил. Выселение в полдень. Можно было понежиться и сходить на бесплатный завтрак, что он и сделал, перекусив сосисками с яичницей и запив чаем с лимоном.

Все сборы перед сдачей номера не заняли и пяти минут, но когда рука потянулась к трюмо с зеркалом, чтобы нащупать на нем часы со стальным браслетом, то Зиновий часы не обнаружил. Отсутствие атрибута важности и состоятельности его вовсе не насторожило. Он мог оставить часы в ванной комнате возле умывальника или на прикроватной тумбочке. Но и там их не было.

Куда же они запропастились?! Беспокойство нарастало. Он перерыл весь номер, на всякий случай спустился в ресторан. Но и там ничего. И тогда родилось подозрение. Кроме Маргоши в этом номере могла побывать только горничная. Однако вечером часы были на месте. Только утром он на короткий промежуток времени покидал номер, чтобы перекусить. Консьерж внизу заверил, что никто из персонала в номер не заходи, и что его собирались убирать после убытия гостей…

Подозрение могло развеяться вечером, когда бы он увидел Маргошу на площади перед Эрмитажем. Но свидание не состоялось. Ни в этот день, ни на следующий. Не оказалось Марго и в съемной квартире в одном из спальных районов, которую помогли вычислить члены банды. Вуз, в который пыталась поступать Маргоша, выложил списки поступивших абитуриентов. Но там было столько Рит, что искать ее среди них было почти бессмысленно. А фамилии он не знал. И все же он обратился в ректорат, представившись братом, который ищет уроженку Пензы, фамилию которой не помнит. Его, естественно, оставили у порога в кабинет и без ответа. Маргоша словно испарилась.

И все же встреча состоялась. В октябре, когда еще не закончился сезон навигации. Случайная. На мосту, который разводился аккурат через двадцать минут, поэтому редкие ночные прохожие и прогуливающиеся парочки спешили пересечь Неву.

Она шла одна. И он был один. Сумерки уже накрыли небо. Но полного мрака не было – звезды и фонари компенсировали отсутствие естественного света.

– Ты? – спросил он.

– Привет! – удивилась она. – Не спится?

– Это ты украла часы? – Зиновия не интересовал диалог, в нем кипела обида вперемешку с ненавистью.

– Какие часы? – сыграла «дурочку» Марго.

Зиновий взял ее за горло и с силой сдавил его запястьем, еще раз задав свой вопрос и озвучив требование:

– Мои часы. Где они? Верни мои часы!

– Прости. У меня не было обуви на осень. Твои часы теперь это мои сапоги, – призналась хрипящим голосом девушка.

– Сапоги? – переспросил Зиновий и ослабил давление на горло.

– Да, вот эти кожаные сапоги. Часы я продала, и купила себе обувь.

Зиновий разжал руку окончательно и впал в кратковременный ступор от внезапно открывшейся правды. Но быстро пришел в себя, придумав окончательное и бесповоротное решение. Недолго думая, он прижал девушку к перилам разводного мостового пролета, потянул на себя правую ногу красотки и снял с нее сапог. Потом левую ногу и снял второй.

Уходя в сторону Кунсткамеры, Зиновий Годин понимал, что оставляет Маргошу совершенно босую в середине осени. Но ему не было ее жалко. Нисколечки! Он бросил ей через плечо вместо плевка:

– Твои сапоги – это залог или компенсация. Одно из двух. Если они для тебя ценность, то ты вернешь часы и получишь их обратно. Равнозначный обмен! Поняла?! А не вернешь, не получишь ничего. Месть такая.

– Не верну, урод! – орала Марго грабителю вслед, но скрип и грохот разводящегося моста делал ее фразы отрывочными и далекими от цельного восприятия. Зиновий удалялся все дальше и дальше.

Нева открылась для судоходства, а мост разъединил окончательно несостоявшуюся пару. На благо обоим.

Зиновий Годин за несколько месяцев смирился с потерей, а сейчас отчетливо понял, что не видать ему своих часов. Да и сапоги женские, тем паче ношеные, ему были ни к чему.

Он захотел избавиться от этой обузы красиво. Не сходя с моста, Зиня швырнул их в реку. Сапоги поплыли на фоне Кунсткамеры, наполняясь холодной водой, чтобы исчезнуть навсегда на дне Большой Невы, утащив в пучину романтику и надежду на ответное чувство и зародив подозрение ко всем девицам-красавицам, с коими нужно держать ухо востро и быть начеку. Ибо женское коварство всегда оборачивается предательством, а алчность их ничтожна по сравнению с его планами и будущими возможностями.

Так стоит ли принимать близко к сердцу данность, ведь их не исправить! Она могла получить гораздо больше, всё! Весь мир! Но ограничилась сапогами…

Один сапог утонул мгновенно. Второй сапог проплыл еще немного, но тоже забулькал и скрылся в разводах, которые зашлифовала ночь… Водная гладь скрыла материализовавшуюся в женской обуви боль одинокого молодого сердца, ищущего любви и уважения, но оставила на нем рубец на всю жизнь. В двадцать лет любая мелкая измена, сопряженная с воровством, кажется предательством вселенского масштаба.

Зиновий пил этой ночью водку «Столичная», а потом явился пьяный домой. Его никто не ругал, но по причине иного свойства. Алкоголь был меньшей из нагрянувшей в семью неприятностью, сопоставимой с настоящей бедой. В доме мамы и отчима Година, отделавшегося два года назад условной судимостью, ждал наряд милиции, прибывший по заявлению некой Маргариты Каблучковой, уроженки Пензы. Та обвиняла Година в грабеже и попытке изнасилования.

По горячим следам менты выявили ближний круг общения подозреваемого. И взяли малолеток прицепом, «тепленькими» и сонными, расколов по совершенно иным эпизодам.

В отделении подельники по прежним делам, малолетние сообщники Жарко, настрочили признательные показания в присутствии своих родителей, вспомнив все свои грехи. Их пап и мам уверили в лояльности в случае добровольного сотрудничества со следствием, пообещав их отпрыскам условные сроки как несовершеннолетним, если те сдадут с потрохами своего «шефа». Тому уже ничем не помочь – Годину, он же Жарко, светит реальный срок по непопулярной в местах лишения свободы статье.

Члены банды, безусловно, испытывая угрызения совести, немедленно сделали все, что от них требуется, и, после шлепков по затылкам от отцов, подписали протоколы допросов и отправились «баиньки».

Глава 22

Диспетчерская служба

В приемной в одном из кабинетов в известном здании Ростова-на-Дону на Большой Садовой, 31 аудиенции ждали двое – офицер морской пехоты Владимир Литвин с позывным Оникс и командир подразделения «Шторм V», состоящего из бывших заключенных, с позывным Карлеоне.

Бунт в зонах Краснодарского края и Ростовской области, инспирированный извне с привлечением авторитетов уголовного мира,