Уходя, закройте двери - Екатерина Соболь

– Ну чего опять загрузилась? – тихо спросил он, но улыбка все еще оставалась в глазах, и я не хотела, чтобы она исчезла из-за того, какая я мрачная зануда.

– Ничего! – Я широко улыбнулась. – Думаю, не устроить ли тебе полную проверку жилья. Вдруг ты засовываешь грязные носки под диван?

– Зачем? Их гораздо удобнее зашвыривать на люстру.

Он что, пошутил? Прямо взял и пошутил. И не спросишь ведь – он уже ушел в ванную. Я на всякий случай сбегала в гостиную, где он обычно спал. Вдруг там правда вся люстра в носках?

Нет, конечно. Люстра, кстати, великолепная – а потолки в царских хоромах Антона такие высокие, что и носок не добросишь. О, и у него на окне есть гирлянда. Надо же, какая романтика! Я вернулась на кухню, заварила чайные пакетики, расставила на столе кружки и печенье – больше никакой еды у Антона по-прежнему не было.

К чаю Антон вышел в кои-то веки не в шортах: переоделся в черные джинсы и очередную гигантскую футболку, на этот раз фиолетовую, с эмблемой незнакомого спортивного клуба. Какое-то время мы молча пили чай, не зная, куда смотреть, чтобы не было неловко. Потом Антон сказал такое, что я от неожиданности чуть не выплюнула чай.

– Я тут подумал… Можешь открыть дверь прямо здесь? Они тебя слушаются. Не знаю, как это работает, но факт.

– Опять отсылаешь меня? – Я разозлилась. – Сказала же: я помогу, и…

– Нет, нет. Просто… Где дверь, там и артефакт, сечешь? – Он положил локти на стол и качнулся ближе ко мне. – Ты за вчерашний день два раза получила артефакты, которые нужны были именно тем, кого мы встретили. Открой дверь и пожелай какой-нибудь мощный артефакт, который поможет нам победить Гудвина, тут же закрой ее – и готово! – Антон торжествующе откинулся на спинку стула. – Нельзя же идти к нему с пустыми руками и надеяться, что он просто скажет: «Окей, давайте сюда снежинку, исчезну-ка я из этого мира!»

Ну, кстати, звучит логично… Мне польстило, что Антон правда решил, будто я всемогущая, но…

– Здесь?! Двери все крушат, а ты хочешь такую у себя в квартире? Антон!

– Ты же ее сразу закроешь, тебе это раз плюнуть! И никто не увидит, чем мы занимаемся. Клан, даже если почталлион сработает, не успеет найти дверь. А я еще и баррикаду в прихожей сделал…

– Да это как фейерверки дома запускать!

Но Антон смотрел на меня пламенным взглядом – так, наверное, революционеры в начале прошлого века смотрели на Ленина.

– Ладно, – вздохнула я. – Мне нужно испугаться. Прямо… До отчаяния.

Антон задумался. Попытался скорчить страшную рожу, но я только рассмеялась.

– Может, тебе надо просто захотеть? – спросил он.

– Дома я полгода пробовала захотеть – не получилось.

– Ну так это там.

Он так сказал это «там», что сразу было ясно: ничего хорошего он про мой мир не думает, хоть и не видел его. С другой стороны, и то правда. Я встала.

– Если она разнесет тебе кухню… Ладно. Попробую.

Я закрыла глаза и попыталась испугаться. Представила, как Антон сжимает мои пальцы вокруг снежинки. Вспомнила, как один из клановцев в прошлый раз пытался меня поцеловать и я открыла целую кучу дверей, устроив в городе дверной апокалипсис. Ничего не произошло. На этой кухне мне было спокойнее, чем где-либо в мире.

– Ты трюкач из трюкачей, Ромашка. Давай уже.

Я покосилась на Антона. Он опять улыбался – на этот раз почти незаметно, просто во взгляде что-то смягчилось. От его слов у меня начало покалывать кончики пальцев.

– Можно тебя попросить… Еще что-нибудь такое сказать? – пролепетала я, морщась от неловкости.

– Похвалить тебя? – Он поднял брови. – О, ну… Могу стихи прочесть.

Как же я этого ждала! Антон, не цитирующий поэзию, – это полумертвый Антон.

– Ну, можно, – сказала я, пытаясь не показывать, как сильно хочу этого.

И с невероятно забавным пафосом, как будто шутил сам над собой, он прочел:

Именительный – это ты,

собирающая цветы,

а родительный – для тебя

трель и щелканье соловья.

Если дательный – все тебе,

счастье, названное в судьбе,

то винительный… Нет, постой,

я в грамматике не простой,

хочешь новые падежи

предложу тебе?

Он завис, как учитель, который ждет ответа, и я развела руками.

– Ну что?

– Ты должна сказать: «Предложи!» Иначе рифмы нет.

– Такие у тебя развлечения, да?

– Хочешь, новые падежи предложу тебе? – свирепо повторил он.

– Предложи.

Он фыркнул от смеха, и я тоже.

– Какая ерунда. – Я смеялась, и сердце у меня сияло. – Ты ее на месте придумал!

– Да ничего подобного! Это Семен Кирсанов, последний футурист! Ладно, классику хочешь?

О дверях я от этого перформанса подзабыла – просто хотела, чтобы его лицо еще хоть ненадолго осталось таким же веселым. Антон надрывно читал что-то про буйную слепоту страстей, а я изо всех сил сосредоточилась на том, чтобы продлить этот прекрасный момент. Стихотворение оборвалось.

– Так и знал. Ты просто можешь все. – Антон подошел, и мы вместе завороженно уставились на проступающую из пустоты дверь. – Мама брала меня с собой тестировать новое поколение почталлионов. Их после нее так и не закончили – они должны были показывать, где дверь, еще до ее открытия. С тех пор, как ее нет, я всего пару раз видел момент, когда дверь открывается.

Я коснулась прохладного сияния. Провела по украшениям на двери, резным листьям, сотканным из голубого света. Антон провел по тому же месту рукой, но его пальцы прошли насквозь, будто дверь была иллюзией на световом шоу.

– Для всех двери ненастоящие, кроме меня, – прошептала я.

– Ты загадала ценный артефакт, который поможет нам против Гудвина?

Я кивнула. Вообще-то я, пораженная всем происходящим, об этом забыла, но сейчас быстренько пожелала. Похоже, любые эмоции помогают мне в этом мире – и плохие, и хорошие. Главное – хоть что-то чувствовать. Дверь засияла во всю силу. Сквозь нее было по-прежнему смутно видно древний кухонный гарнитур Антона.

Артефакт вылетел и брякнулся на пол. Наперсток. Я таким даже не пользовалась никогда, просто у мамы в швейном наборе он был.

– Спасибо, – прошептала я двери, положила ладонь на ручку и закрыла ее. – И что за артефакт? Мы с ним научимся круто шить?

– Внешность у них бывает обманчива, – рассеянно ответил Антон.

Нагнулся, подобрал его, и… Тот рассыпался сияющей пыльцой.

– Шалун? Серьезно? Это твой