Уходя, закройте двери - Екатерина Соболь

У всех пяти зеркал лицо

Грозы, с себя сорвавшей маску.

Борис Пастернак

Я не видела его пятнадцать лет, но родного отца узнаешь сразу. Точнее, не его, а иллюзию, которую создал Гудвин. Если он может заставить дворец выглядеть заброшенным и возвести среди деревьев стену, то, уж конечно, может и сам принять образ кого угодно.

– Подонок, – выдавила я. – Хватит. Покажи свое настоящее лицо.

– Это и есть мое настоящее лицо, Таня, – спокойно сказал он и подошел ко мне. – Если честно, я не планировал с тобой увидеться, но ты искала встречи, и я подумал: почему бы и нет.

Он протянул мне руку, и я, поколебавшись, ухватилась за нее. Хотелось проверить, как работает эта иллюзия. Рука теплая, мягкая. Я попыталась вспомнить, как ощущались руки моего отца, но не смогла. Зато подумала о другом. Отец ушел от нас, когда мне было пять, и в моих воспоминаниях он был гигантом, великаном, а этот человек – даже если он просто копирует папину внешность – самого обычного роста. С Антоном приходилось говорить, постоянно глядя вверх. Наши с Гудвином лица были на одном уровне.

– Ты не мой отец. По-твоему, я дура? – Я выпустила его руку, все равно от нее никакой информации. – Суть Гудвина в том, что он надевает маски.

– Твоей любимой мягкой игрушкой был верблюд. Ты боялась качелей, потому что однажды упала с них. У твоей матери была родинка под правым глазом. Твоя сестра в детстве плакала, не умолкая ни на секунду. Я читал вам сказку о волшебнике Изумрудного города, поэтому, оказавшись здесь, выбрал первое имя, которое пришло в голову. Что еще мне сказать? – произнес Гудвин без особых эмоций, и я замерла.

«– Но я думала, что Гудвин – это живая голова, – сказала Элли».

Я потерла замерзшие руки. Ладно, если хоть на секунду допустить, что это правда… Юсуф, мастер почты в Страже, – а ему я почему-то верила, как любимому дядюшке, которого у меня никогда не было, – сказал: «Хорошее было желание. Я надеялся, что появится нужный артефакт, но… Верю: однажды оно исполнится и так». Вот что я написала в письме полгода назад:

«Дорогая Стража, я понимаю, это вряд ли возможно, но я просто хочу узнать, что случилось с моим отцом. Я понимаю, он бросил нас, но почему никогда не писал и не звонил? Он жив? Я просто хочу знать».

Ну и потом еще пара эмоциональных абзацев про то, как мне не хватает папочки. А вдруг Гудвин украл и прочел то письмо? Нужно сделать вид, что я верю ему, и играть дальше, играть до конца. Вокруг летний день, птички поют, небо серое, но воздух теплый. Сосредоточусь на этом. Мне совсем, совсем не страшно, я не имею права бояться. Где Антон? Что с ним? Я была так уверена, что у нас все получится, так излишне оптимистична. Сама его сюда привела и сама его спасу, ни одна тварь мне не помешает это сделать – но чтобы победить, надо разобраться, что происходит.

Гудвин пошел обратно к дивану и приглашающим жестом указал на сиденье рядом с собой. Я села. Покосилась на снежинку, лежащую на столике рядом с ним, и отвела взгляд, чтобы он не успел заметить. Слишком далеко, не дотянуться. Надо ждать подходящего момента.

– Я понимаю, это шок, – сказал Гудвин.

Он был одет в рубашку, брюки и легкий бежевый пиджак. Я смутно вспомнила, что мой отец тоже любил красивую одежду.

– Когда я получил этот мир, у меня было чувство, словно я в лотерею выиграл. Но я всегда думал: однажды ты меня найдешь. Получается, не ошибся. Когда ты пришла в первый раз, я так и знал, что он будет не последним.

Он не искал слова, говорил так, будто заранее репетировал, и это меня взбесило. Гнев закипал глубоко внутри, но я не дала ему воли и молча смотрела на Гудвина, ожидая, что он скажет.

– Ты помнишь вечер, когда мы в последний раз виделись?

– Когда ты закрыл меня в комнате? – проговорила я, сама удивившись, какой ледяной, бездушный у меня голос. Подыграю этому козлу, сделаю вид, что правда считаю его отцом. – Помню, как я плакала, а ты смотрел на меня так, будто сейчас прикончишь.

– А еще что-нибудь?

Он пристально глядел на меня, и я отстраненно подумала: «Я плохо помню его лицо, но брови, вот эти темные брови… Это они, только сейчас уже немного седеют». Все свои чувства я убрала далеко-далеко. Они никогда не были важными, и я привыкла прятать их в любой момент.

– Я в тот день сходил на собеседование в архитектурное бюро, – все тем же отрепетированным голосом сказал Гудвин. – Мне отказали. Да еще так… грубо. Презрительно. Знаешь, как это тяжело?

– Знаю, – глухо ответила я, вспомнив женщину в тесной комнатке, которая сказала, что в моих эскизах нет жизни.

Те эскизы я, кстати, скопировала с его эскизов, считая их гениальными, так что легко могла представить себе ту сцену. Правда, вряд ли неудачное собеседование – повод орать на детей и уходить от них навсегда.

Во мне вдруг поднялись старые подозрения, что весь этот мир – мучительный коматозный сон человека на больничной койке. На самом деле я под капельницами где-то в Пырееве, а мой беспокойный мозг создает лихорадочную картину, в которой есть мой отец, добрая Белла, красавчик Антон, а я вся такая всесильная принцесса-воин, и проснуться – невозможно. Я ущипнула себя за руку, чтобы сосредоточиться на том, как движутся губы человека передо мной.

– …Я был подавлен. Жена, двое вечно кричащих детей, денег нет, я на дне. Да, я закрыл тебя, потому что ты не слушалась, с ума меня сводила. Ушел в гостиную. И вдруг, когда я уже был на грани того, чтобы рехнуться или сделать еще что похуже, передо мной открылась, прямо в комнате, вот такая дверь. Чудо! Возможно, они являются к тем, кто совсем потерял надежду. А может, я был первым.

– Ты бросил семью, ушел в волшебный мир и стал тут мафиози? Класс. – Я встала. Голос чуть дрогнул. – История для телешоу.

До снежинки четыре шага. Как лучше их пройти – быстро или не спеша, отвлекая внимание?

– Примерно так. Не знаю, как это работает, но я попал сюда и понял, что здесь я могу все. Открывать любые замки, проходить сквозь волшебные двери. Кто бы упустил такой шанс?

За этой словесной мишурой я уловила главное:

– Ты