Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР - Василий Высоцкий

Мы зашагали по узкой улочке, мимо таких же аккуратных домиков. Два старых солдата, прошагавшие пол-Европы и осевшие на чужой, но спокойной земле, и я — уставший, грязный и бегущий от своих и чужих. Ирония судьбы. Её очередная улыбка. Похоже, что сегодня она была ко мне благосклонна.

— Только чур, без разговоров про политику, — внезапно оборвал мои мысли Никитич. — Устали мы от неё. Здесь тихо. И нам эта тишина дорога. Понял, мил человек?

— Понял, — ответил я. — Без политики.

— И да, крон десять дай, чтобы нам хороший вечер хорошо завершить. А то растеребил ты душу, заставил вспомнить то, что уже забываться начало.

Я без лишних слов достал кошелёк и отсчитал деньги. Старики приняли их с деловым видом, без подобострастия, будто получали законную плату за услуги проводников в ином мире.

— Вот и славно, — удовлетворённо хмыкнул Никитич, пряча купюры в потертый карман кацавейки. — Теперь ты наш должник. А своих должников мы в обиду не даём. Так что спи спокойно.

Сарай, как и обещали, оказался крепким, пахло сеном и старым деревом. Засов был исправен — массивный, кованый. Я забрался вглубь, устроился в сухом углу, прислушиваясь к удаляющимся шагам и приглушённому бормотанию стариков за дверью.

Два бывших солдата, прошедшие ад, купили мне ночь безопасности ценой десяти крон и нескольких горьких воспоминаний.

Сквозь щели в стенах пробивались лучи заката. За стеной совсем рядом звякнула бутылка, послышался сдержанный смех. Они «завершали вечер». А я оставался здесь, в темноте, с одной мыслью: завтра нужно искать дорогу дальше. Пока эти двое добры. Пока не передумали. Пока их «контрразведчик»-жена не наведалась с вопросами.

— Эй, бродяга, может ты с нами? — негромко окрикнул голос Никитича.

— Да не, я в завязки, — откликнулся на приглашение.

— Так тогда может хоть выйдешь, расскажешь про Россию? Откуда сам-то?

Я поднялся, вышел. После пережитого хотелось отдохнуть, но лучше сразу ответить, чем потом просыпаться от громких вопросов. Дедки сидели на двух чурбачках возле третьего, на котором расположилась водка «Йемна», огурцы, перья лука, нарезанное сало. Быстро же они сообразили. Сразу видно, что не впервой так завершают вечер.

— Я из Москвы, — просто ответил я.

— Москаль, значит, — хмыкнул беззлобно Никитич. — А я из-под Тамбовщины.

— Ростовский, — кивнул Николаич. — Так что там у нас? Что слышно? Чем дышите?

— В России всё по партийному пути. Правда, вот недавно Брежнев помер. Шелепина назначили, — сказал я.

— Во как! А у нас пока об этом не говорили. Задержка, похоже, — хмыкнул Никитич.

— Как же вас сюда занесло? — спросил я. — Что вы тут и как?

— Ну как? Как Гитлеру хвост накрутили, так и решили не возвращаться. Некуда было возвращаться — моё село разбомбили. Николаичу тоже некуда было идти. Вот и решили тут осесть. Местные хоть и были против, но… Мы же плотники оба. На этой волне и сошлись. А плотники после войны везде нужны были. Тут оженились. Я свою недавно схоронил, а Николаич ещё воюет. Ты уж прости, что в сарае тебя положил — у меня одна кровать всего. Не валетом же нам ложиться…

— Да ничего. Всё нормально, — отмахнулся я. — Всё путём. А вы не боитесь тут по-русски разговаривать? Вроде как это не приветствуется.

— А нам уже насрать, что приветствуется, а что нет. Это вон политики себе мудруют, а мы чего… Мы живём, да попёрдываем потихоньку. Самое главное в жизни сделали — фашистов к ногтю прижали, а уж всё остальное молодёжь сделает.

Я сидел рядом с этими двумя старичками, улыбался их беззлобным шуткам. Смотрел, как они выпивают и закусывают. Мирные пофигисты. Так бы их назвал, если бы не знал, что они с оружием в руках не один год бились за то, чтобы вот так вот тихонько сидеть и говорить под мирным небом.

Глава 16

Как оказалось, пражские комары ни хрена не добрее московских. Тоже нападали исподтишка, вымораживали нервы своим тонким, противным пением. Они забирались под сено, в которое я зарылся с головой, и находили нужные участки моего тельца.

И ладно бы куснули и ушли, так хрен там! Они явно созывали всю родню на угощение!

В общем, ночка была весёлой. А ещё мыши скреблись под стрехой и возмущённо попискивали, недовольные тем, что их законные угодья сегодня нарушил какой-то незнакомец.

Комары, мыши… а под утро еще и холод подобрался основательный. Сено, которое поначалу казалось спасительным убежищем, теперь продувалось насквозь ледяным ветром, пробиравшим до костей. Я дрожал мелкой дрожью, стиснув зубы, чтобы они не стучали. Каждая мышца затекла и ныла, а в голове стучала одна мысль: «Дожить бы рассвета… только бы дожить…»

Даже два раза вылезал, чтобы поприседать и разогнать застывшую кровь. В этих случаях комары звенели особенно торжествующе. Они нападали в таких случаях так рьяно, словно хотели напиться на десять лет вперёд. Мне порой казалось, что чешские комары тоже были недовольны коммунистическим режимом и так стремились отомстить за своих людей.

Рассвет пришел. Не яркий и победный, а серый, мутный, тонущий в стелящемся по низинам колючем тумане. Я выполз из своего сарая, весь в сенной трухе, с одеревеневшими ногами и затекшими руками, похожий на восставшего из гроба.

Всё-таки утро конца августа это не хухры-мухры. Это уже почти начало осени вместе со всей прелестью, что ей присуща. С мелким дождиком, пронизывающим ветром и пробирающей прохладой.

Отряхнулся, попытался привести себя в более-менее человеческий вид.

— Ну, как спалось? — раздался насмешливый голос Константина Никитича. — Не сильно донимали мыши?

— Они-то как раз и не донимали. Их службу несли комары, — буркнул я в ответ.

— Ну да, вижу, что рожа искусана. Но, хоть такое укрытие. На улице бы тебя до костей сгрызли, — усмехнулся Никитич. — Ладно, пошли в дом. Я чайник поставил. Сейчас хоть отогреешься.

Меня два раза просить не нужно. Я вошёл в небольшой побелённый домик. Аккуратный снаружи и по-солдатски неприхотливый внутри. Чувствовалось, что когда-то тут жила женщина. Когда-то давно.

Дом был тихим. Не просто пустым, а именно тихим, как будто воздух внутри застыл много лет назад и боялся пошевелиться, чтобы не рассыпаться. Пахло старым деревом, воском и лёгкой кислинкой прошлогодних яблок.

Прямо у