Суворовец. Том 2 - Анна Наумова

нужные» скучные события и даты. Наплели нашему пожилому историку Льву Ефимовичу, что он нам задал учить то, что мы проходили еще до Нового Года. Чтобы не напрягать, так сказать, размякшие за время каникул мозги.

Я эту бодягу сразу не поддержал. Знал, что простенький с виду историк в помятом костюме и с потрепанным портфелем на самом деле не так уж и прост. И за тридцать лет работы в училище все эти штучки уже выучил наизусть. Такого опытного препода на мякине не проведешь.

А посему я так и сказал пацанам: «Идея ваша дрянь, парни. Никого не выдам, но если „параш“ нахватаете — останетесь без увалов». И на всякий случай выучил то, что нужно.

Но парни сделали по-своему.

— Как же так-то? — растерянно спросил на уроке Лев Ефимович, доставая платок и протирая лысину. — Ребята, я же точно помню… А может, и правда?

— Правда, правда, Лев Ефимович! — усердно закивал шебутной Тимошка Белкин. И лихо погнал свою легенду: — Шестнадцатый… Вы еще тогда говорили, что после каникул все равно новая информация плохо ложится в голову…

По лицу Льва Ефимовича пробежала тень сомнения.

— Когда это я такое говорил, Белкин? — спросил он, снова превращаясь в сурового препода.

— Так… это… до каникул еще… — пролепетал Тимошка, понимая, что ляпнул лишнего, и его корабль уже получил пробоину, несовместимую с жизнью.

— Так! — тщедушный историк хлопнул крошечной ладонью по столу. — Белкин… Который Тимур…

— Я! — резво вскочил второй близнец.

— Какой параграф задавали?

— Шестнадцатый!

— Ясно! Идем дальше по списку! Бондарев!

Илюха, само собой, подтвердил общую байку. Но Лев Ефимович не унимался.

— Васильев! Гаврилов! Горохов! Дементьев! — выкрикивал преподаватель.

А когда очередь дошла до новенького, случился облом.

— Лобанов! — гаркнул историк.

— Я! — поднялся новенький.

— Какой параграф задавали?

— Семнадцатый! — уставившись в доску отсутствующим взглядом, выдавил из себя «Лоб».

В классе воцарилась гробовая тишина. А потом кто-то едва слышно присвистнул.

Тимошка Белкин, повернувшись к Лобанову, одними губами произнес: «Падла…». Его брат Тимур тоже пробормотал какое-то ругательство. Остальные парни тоже дружно уставились на Лобанова взглядом, в котором ясно читалось все, что они о думают о новеньком.

— Что ж, — Лев Ефимович медленно защелкнул свой потрепанный портфель. — Белкин… который Тимофей. К доске!

И к обеду того же дня в журнале взвода красовались целых шесть двоек.

* * *

— Слышь, ты, валенок! — налетел на Лобанова Тимошка Белкин, когда мы пришли в комнату досуга. — Тебя кто просил свою правду-матку гнать?

— Ты баран, что ли, Лобанов? — поддержал Тимошку брат — Тимур. — Мы же договаривались!

— Я не слышал, о чем вы договаривались! — равнодушно ответил вечно хмурый «Лоб» и отвернулся. Сел за стол и молча начал расставлять фигуры на шахматной доске. Будто и не произошло ничего из ряда вон выходящего.

— Как это не слышал, «Лоб»? — насмешливо переспросил его Колян Антонов. — Мы ж тогда все вместе решили, что скажем про шестнадцатый!

— Я ничего не решал! — буркнул Лобанов, не глядя на ребят.

Откинул со лба черные, как смоль, волосы, и начал играть сам с собой в шахматы за столом. Весь вид новенького будто сигнализировал красноречиво: «Мне на всех вас, пацаны, просто фиолетово».

Как и тогда, в поезде, когда Илюха присел ненароком не на свою полку.

Пожалуй, все-таки надо до новоиспеченного московского суворовца донести политинформацию. Пока ребята не устроили линчевание. А то, глядишь, и «темная» ему скоро светит.

— Слушай, Лобанов! — вполне миролюбиво предложил я новенькому. — А давай-ка сыграем!

— Не хочу! — уперся рогом Лобанов.

— А я хочу, Лобанов! Очень хочу! — безапелляционно возразил я. — Так что придется!

Сел за доску напротив, не дожидаясь приглашения однокашника, и сделал первый ход.

Глава 15

Парни-суворовцы столпились вокруг, молчаливо наблюдая за нашим разговором.

Новенький закатил глаза к потолку. Его нахмуренная физиономия с крючковатым носом будто говорила: «Ну ты и достача, Рогозин! Прилип, будто банный лист! Прилип, и не отвяжешься».

— Ладно! — пожал Лобанов плечами.

Потер свой крючковатый шнобель и уставился на шахматную доску. А потом нехотя двинул фигуру.

— Ну… я так тогда пойду!

— А я так! — сделал я ответный ход.

— Ну… — задумался противник. — А если так?

— А я так тогда! — снова бодро дал я «ответочку».

Лобанов, увидев, куда я пошел, с сомнением поглядел на доску.

— Ты уверен, Рогозин? — насмешливо сказал он, сведя брови в одну линию. — Пошел? Ты играть-то вообще умеешь?

— Да так… — обтекаемо ответил я, гадая: выгорит моя идея или нет? — Маленько умею. Чуть лучше, чем в города. Пошел, пошел. Теперь ты иди…

— Ну спасибо! — довольно осклабился Лобанов, развалился на стуле и с ленцой, будто нехотя, взял с доски фигурку. А потом торжествующе показал ее мне: — Ты, Рогозин, мне только что ферзя подарил! Спасибо тебе за такой шикарный подгон!

— Да на здоровье! — добродушно сказал я, ничуть не удивившись. Купился таки парень! — Да забирай! Разве жалко какого-то там ферзя для хорошего человека? Мне для тебя, Лобанов, ничего не жалко. Даже мата…

— К-какого мата? — заикаясь, пробормотал оппонент. Довольная лыба потихоньку начала сползать с его лица.

— Ну, который в спортзале у нас лежит… — спокойно пояснил я, откидываясь на спинке расшатанного суворовскими спинами стула…

Новенький уставился на доску. А через секунду огорченно воскликнул, хлопнув себя по лбу:

— Блин! Я ж просто не заметил!

— А надо замечать! — пожал я плечами. — Все по честноку было! Парни видели.

Пацаны согласно закивали, радуясь моей победе. Новенького за его финт на уроке невзлюбили абсолютно все.

— По честноку! — подтвердил Колян. — Все видели!

— Видели, видели! — поспешил поддержать меня Миха. — Все честно было!

— Погоди! — обеспокоенно заерзал Лобанов, который, видимо, в своем воображении уже праздновал победу. — Ну будь человеком, Рогозин! Я ж не заметил просто. Дай я перехожу!

— Это с какой такой радости тебе такие привилегии, «Лоб»? — вмешался «Бондарь», который стоял у меня за спиной. — С чего ты вдруг должен перехаживать? Ты у нас что, особенный какой?

— С такой, — насупился