Суворовец. Том 2 - Анна Наумова

— И чего? — не понял я. — В чем тут цимес?

— В последствиях! — коротко ответил Лобанов. — Майор, в общем, как письмо дослушал, со стула подскочил, по кабинету забегал и говорит: «Ты, дурень, понимаешь, что ты наделал? Знаешь, что такое военная тайна? Да тебя за это… под трибунал! А вдруг по дороге это письмо к противнику попадет? А вдруг он разведает распорядок дня в нашей части? А вдруг узнает о том, как солдаты тренируются? Все, суши весла, приплыли. И сухарями запасись!».

— Во дает майор! — снова подал голос Тимошка. Даже на минуту, кажись, забыл о своих обидах. — «Противник узнает…», «под трибунал»… Стало быть, мне маме тогда не говорить, во сколько я в училище на обед в столовую иду? Вдруг это военная тайна… Дурь какая!

А Лобанов продолжал, не обращая внимания на Белкина:

— Тот, дурень деревенский, и купился мигом. Заплакал, зарыдал. Сидит, сопли на кулак наматывает. «Как мне, говорит, товарищ майор, жить-то теперь»?

— Ясно… — подытожил я. — В общем, майор этот ушлый парня вокруг пальца обвел и сделал предложение, от которого невозможно было отказаться.

Лобанов хмуро кивнул. А потом снова встал и подошел к подоконнику.

— А потом, когда все узнали, — еле слышно сказал он. — Того парня бить собрались. Среди ночи разбудили и молоток показали. «Бери, говорят, и стучи!». Тот все понял, в коридор ломанулся, но его уже держали. А через пару часов пацана уже в больничку везли. С мигалками.

— И что? — пискнул испуганный Тимошка. — Довезли?

— Довезли! — не поворачиваясь, буркнул Лобанов. — Только теперь у него одного глаза нет. И почки. И кушал он несколько месяцев через трубочку. В девятнадцать-то лет! А самое поганое знаете что? Что каждый в части знал, что его мочить собираются! И ни одна падла никому об этом не рассказала.

Я заметил, что Лобанов не просто так рассказывал об этом случае. Было там, кажется, что-то личное. Переживал он за того поломанного горе-информатора. Как переживают за близкого друга.

— Кабздец! — едва прошептал Тимур. — Взяли и глаз выбили… И почку повредили… И такое бывает?

— Еще и не то бывает! — ответил я вместо Лобанова и хлопнул ладонью по столу. — Ладно, Кирюх! Позиция твоя ясна. И в чем-то я с ней даже согласен. Но здесь никто никого метелить не хотел. Давай так: в друзья тебе никто не набивается. Но я, как вице-сержант, обязан следить, чтобы вы друг другу глотки не грызли. Иначе, чуть что, мне башку снесут. В первую очередь.

— И? — повернулся Лобанов.

— Тебе тут еще полтора года учиться. — резонно заметил я. — Нафига тебе с пацанами грызться? Режим отшельника-то выруби. Разговаривать хоть начни нормально, не сквозь зубы. Глядишь, ко второму курсу и друзей себе тут найдешь… А то так и будешь вечно «без пяти»…

Тут я вдруг вспомнил кличку новенького, которая прилипла к нему еще в Ленинградском СВУ.

Лобанов удивленно вскинул брови. А потом хмыкнул. Но, кажется, до него кое-что дошло.

А я не дожидаясь ответа от новенького, тем временем повернулся к Тимохе:

— А ты, Белкин, хорош всех подряд «уродами» называть. Сам нарвался. — ответил я.

И предупредил шебутного близнеца:

— В следующий раз я никого держать не буду. Снова ферзем в одно место получишь. Усек? И давай завязывай с дебильными идеями насчет параграфов. Ефимыч всех нас как облупленных знает! Зазубри лучше эти даты фиговы. И в увал пойдешь спокойно.

— Ладно… — пробурчал Тимоха. И не преминул добавить: — Эх, Андрюх…

— Да, да… — перебил я его. — Знаю. Правильный я какой-то. Все, хорош лясы точить. Пошли на ужин!

* * *

— Еще неделя!

— Что поделать…

— Еще целая неделя! — грустно повторила Настя.

У нас с ней была очередная тайная свиданка. Нам такие встречи, по правде говоря, нравились даже больше, чем встречи на КПП. Хоть и неудобно целоваться через прутья забора, ну и что? Зато свидетелей нет. Разве что Миха, который примостился чуть поодаль и тоже склонил голову в поцелуе со своей ненаглядной красавицей Верой… Но им явно не до нас.

Настя тем временем, потупив глаза, вздохнула:

— Я в воскресенье дома одна была… А тебя дежурить по роте поставили… Посадили бы хоть на КПП тебя… Там поговорить минутку можно…

Я положил свои ладони на крохотные Настины ручки в пушистых варежках, которыми она держалась за прутья забора.

— Настюш! А ты попробуй на это взглянуть по-другому! — предложил я своей ненаглядной и нежно-нежно чмокнул ее в нос.

Настя зажмурилась и заулыбалась от удовольствия. А я словил очередной приступ счастья и огромной нежности.

— По-другому — это как? — уточнила красавица.

Я прервался на очередной долгий поцелуй. А потом, когда наши губы наконец разъединились, сказал:

— Ну, знаешь, как говорят? Стакан либо наполовину пуст, либо наполовину полон. Еще не «целая неделя», а всего неделя… Так же легче, правда?

Настя улыбнулась и даже чуток повеселела.

— Кстати! — воскликнула вдруг красавица. — А ты знаешь новости про Деньку?

— Какие новости? — с живостью спросил я, с наслаждением ощущая тепло ее маленьких теплых ручек.

Надеюсь, не к зацеперам Денька пошел… А то получится, что зря я его жизненную историю переписывал. Нет, к счастью, больше никакого криминального авторитета по кличке «Фигурист», опирающегося на костыли. И не будет. Есть просто талантливый парень Деня Корольков.

— Сбылась мечта всей жизни моего мелкого! — улыбнулась Настя. — Съездил он таки на соревнования за границу… Папа его только позавчера в «Шереметьево» встретил… И не с пустыми руками вернулся. С медалью!

— Ого! — восхитился я. — Вот это новости!

Просто прекрасные новости!

Видать, не зря я тогда поговорил по душам с нахохлившимся фигуристом, который, узнав, что вместо него «за бугор» поедет другой парень, чуть полквартиры не разнес. Да и сестренка старшая, наверное, нашла к нему свой, женский, подход… Мозги у юного пионера встали на место.

— А это еще не все! — весело тряхнув головой, сказала моя красавица. — Помнишь, ты на Новый Год Деньке суворовские погоны подарил?

— А! — улыбнулся я, готовясь снова ее целовать. — Да, что-то такое припоминаю…

— Так вот! — торжествующе сказала Настя. — Денька нам с родителями за завтраком