Дипломатия броненосцев - Иван Валерьевич Оченков

Берлина нас уведомили, что короли Швеции и Пруссии через несколько дней намерены прибыть в Копенгаген для обсуждения Циркумбалтийского договора, проект которого был им разослан (сам текст мы с Фредериком обсуждали среди прочего всю прошедшую неделю).

— А вот это очень хорошая и долгожданная новость, ваше величество. Уверен, мы сможем начать новый этап в истории балтийских держав.

Проводив королевскую чету, я вернулся в отель, где меня встретил радостный Николка, начавший рассказывать, как он провел день (а заодно и как ему надоела датская столица).

— Скажи, Коля, — неожиданно спросил я. — ты хотел бы стать герцогом?

— Не-а. Я хочу стать моряком!

— Знаешь, сынок, одно другому не мешает, — задумчиво ответил я.

— Но зачем мне это?

— Ну не знаю. Чтобы в Ашхабад не сослали…

— А где это? Там есть море?

— Точно нет.

— Тогда лучше герцогом.

Расставшись с русским принцем и убедившись, что их никто не слышит, Фредерик в свою очередь принялся выговаривать своей спутнице.

— Даже не представляю, мадам, как вам удалось убедить меня сделать столь безрассудное предложение! Надеюсь, фолькетинг [2] никогда не согласится на подобную авантюру…

— Это в любом случае позволит нам выиграть время. Хотя, признаюсь, меня удивил отказ его высочества. Мне казалось, что он более амбициозен.

— На этот счет можете даже не переживать. Уверен, что претензии Черного принца куда выше, нежели корона заштатного герцогства в маленьком королевстве. Не уверен, что он мог бы удовлетвориться даже моей.

— Но как это возможно?

— Вы забыли, что он тоже Ольденбург?

[1] Данеброг — флаг королевства Дания. Красное полотнище с прямым белым крестом, вертикальная полоса которого смещена к древку. По преданию, дарован датчанам самим Господом во время битвы с дикими эстами.

[2] Фолькетинг — датский парламент.

Глава 13

Как совершенно справедливо заметил старина Клаузевиц — «Война есть продолжение политики другими средствами». Однако всякая война рано или поздно заканчивается, и тогда впору вспомнить слова другого великого германца — фельдмаршала Блюхера — «Да не испортят перья дипломатов того, что народ добился такими усилиями»! [1]

Увы, но с дипломатами у Матушки-России дела традиционно обстояли гораздо хуже, чем с солдатами, из-за чего собственно плодами ее побед постоянно пользовались другие. Эпоха Великих реформ Александра Освободителя в этом смысле нисколько не исключение. Взять хоть тот же самый Берлинский конгресс, на котором мы лишились результатов стоившей нам большой крови победы над Османами и окончательно рассорились с немцами.

Но до него пока далеко. Сейчас все великие державы усиленно готовятся к мирным переговорам в Копенгагене. То есть сначала это мероприятие должно было стать конференцией Балтийских держав, на которой мы собирались, говоря попросту, решить, как будем жить дальше? Но, как и следовало ожидать, главы других Европейских держав не пожелали оставаться в стороне и потребовали, чтобы их делегации тоже приняли участие.

Правда, для этого следовало сначала заключить перемирие. А потому в Копенгаген устремились представители не только воюющих держав, но и посланцы всех мало-мальски значимых дворов и правительств. От Франции таким посланцем мира стал уже знакомый мне граф де Морни.

Четвертый сын королевы Гортензии — Шарль был истинным олицетворением нынешней Франции. Бастард, сын и внук бастардов, которого в прежние времена вряд ли пустили бы в приличный дом, стал графом и даже одним из наследников (если род Бонапартов совсем пресечется) своего брата-императора.

Обладая отменным вкусом в живописи и одежде, он был при том безупречно вежливым, элегантным и прекрасно воспитанным человеком. Однако эта блестящая обертка никак не мешала ему пускаться в разного рода коммерческие предприятия, не исключая и откровенных афер, которые он умело прокручивал, пользуясь своими связями и родством с Наполеоном III.

Финансист, сахарозаводчик, основатель железнодорожной кампании и, конечно же, игрок на бирже — вот далеко не полный перечень его деловых интересов. Ну и, конечно же, совершенно беспринципный политик. Ну а как еще назвать Орлеаниста [2], поддержавшего сначала революцию 1848 года, а затем приход к власти Наполеона. Впрочем, как я уже говорил, для тогдашней Франции это норма.

Но если отвлечься от сомнительных моральных качеств единоутробного брата французского императора, то Морни более чем приемлемая фигура. Во-первых, он в отличие от многих своих соотечественников абсолютно не заражен русофобией. Для него Россия не старинный враг, а потенциальный союзник, и просто место, где можно заработать неплохие деньги. Во-вторых, он человек разумный и склонный к компромиссам, что само по себе большая удача. В-третьих, просто приятный человек, с которым интересно общаться.

— Садитесь, граф, — предложил я после того, как мы обменялись рукопожатиями. — Как говорят у нас на родине, в ногах правды нет.

— Вот как? — ухмыльнулся тот. — И где же она?

— Лишь бы не в том месте, которое мы примостили на кресла, — улыбнулся я в ответ.

— Ха-ха-ха, — жизнерадостно рассмеялся политик. — Константин, вы неподражаемы!

— Кстати, у вас ведь совсем недавно был юбилей. Позвольте преподнести вам по этому поводу этот небольшой презент.

— Благодарю, — удивленно отозвался Морни и принял разрисованную в восточном стиле шкатулку, в которой находились собственноручно написанные мной рубаи Омара Хайяма.

От него, конечно же, не укрылось, что текст выполнен на очень дорогой бумаге и с большим искусством, но сам подарок был, по меньшей мере, не привычен. К тому же в Европе о существовании этого поэта знали в лучшем случае ученые-ориенталисты, но широкой публике он был совершенно не знаком.

— На Востоке очень ценятся подобные вещи, — пояснил я удивленному дипломату. — Одно такое много лет назад я подарил теперь уже покойному Абдул-Меджиду. Надеюсь, вам оно принесет больше счастья.

— Вот как… Простите мое невежество, но что значат эти письмена?

— «О нас думают плохо лишь те, кто хуже нас, а те, кто лучше нас… Им просто не до нас»! — перевел я для него на французский.

— Бог мой, — восхитился Морни. — Но это просто великолепно! Потрясающе глубокая мысль. А это?

'Имей друзей поменьше, не расширяй их круг.

И помни: лучше близкий, вдали живущий друг.

Окинь спокойным взором всех, кто сидит вокруг.

В ком видел ты опору, врага увидишь вдруг'.

— О-ла-ла, — рассмеялся мой собеседник. — А вы, оказывается, весьма коварный переговорщик.

— И в мыслях не было, — улыбнулся я. — Но если вам не нравится, вот другой стих.

'И с другом и с врагом ты должен быть хорош!

Кто по натуре добр, в том злобы не найдешь.

Обидишь друга — наживешь врага ты,

Врага обнимешь — друга обретешь'.

— Я запомню ваши слова, принц.

— Увы, я всего лишь скромный переводчик. К тому же не слишком хороший. Автор