Беглый в Варшаве 2 - Азк

все про все ушло где-то полчаса. Ему теперь недельку без нагрузок, а еще лучше до конца рейса. А для этого робот вколол ему препарат который вызвал общую слабость и небольшие, но регулярные скачки давления. По этим симптомам судовой айболит сам пропишет ему полный постельный режим. Сейчас нам с Инной надо только аккуратно его дотащить в медблок, да через несколько часов навестить и объяснить линию поведения.

Утро встретило нас низкими, свинцовыми облаками, резким порывистым ветром и лёгкой, но настойчивой волной, от которой судно чуть покачивалось. Экипаж уже вовсю суетился на палубе — закреплял всё, что ещё не было закреплено. Внутри корабля стюарды начали незаметно раскладывать по коридорам бумажные пакеты — предчувствие морской болезни висело в воздухе, как и запах медикаментов.

К полудню качка существенно усилилась. В иллюминаторе вода больше не казалась гладкой — она теперь поднималась и опускалась тяжелыми свинцовыми валами, лениво, но угрожающе. Уже сейчас, по коридорам корабля стюарды ходили со швабрами и ведрами, ловко убирая следы первых неудачных схваток с морем. Кто-то из военных, несмотря на всю свою выправку и железные нервы, присел на корточки у стены, прижав к лицу тот самый пакет.

Я чувствовал легкое головокружение, но в целом переносил качку на удивление спокойно. Инну слегка покачивало, лицо её побледнело, но пока она держалась стойко, без жалоб.

— Всё в порядке? — спросил я её на ходу, одновременно цепляясь за поручень.

— Пока да… — с трудом выдавила она. — Но я теперь понимаю, зачем тут столько спасательных кругов…

Когда наступил обед, то при одной только мысли о еде Инну чуть не вырвало и она отказались идти кушать. В ресторане пустовало больше половины столов, а прежде чем подать пришедшим еду, официанты щедро поливали из чайников скатерти, чтобы по ним не скользила посуда и только потом ставили тарелки.

Шторм еще больше набирал силу. Поздно вечером, когда тьма уже плотно окутала корабль, нас по внутренней связи предупредили: выход на палубу в одиночку — запрещён. Волна достигала девяти баллов. Судно ощутимо кренилось — ходить по коридорам теперь можно было только держась обеими руками за поручни. Около лифта я стал свидетелем не самой приятной сцены — один из солдат, видимо, не дотерпел и вывернул весь обед прямо на ковролин. Его сослуживцы, не глядя, оттащили парня в сторону, а уже через минуту появился стюард и начал уборку.

Я вернулся в каюту, где Инна лежала на койке, уставившись в потолок.

— Хочешь воды?

— Только если она не будет качаться… — слабо усмехнулась она.

Попытался было вздремнуть, но судно подкидывало то влево, то вверх, то сразу в обе стороны. В животе перекатывались странные ощущения, как будто я сам плыл внутри огромной консервной банки.

Уснуть не удавалось. Сидел у иллюминатора и наблюдая за тем, как за окном в полной темноте сверкают водяные брызги, слушал грохот волн, разбивавшихся о борт.

Это было не страшно — это было красиво. Я чувствовал, как стихия проверяет нас на прочность. И мне казалось, что я справляюсь.

Под утро шторм почти утих. Корабль перестал лихорадочно качать, волны как-то лениво хлюпали о борт, а небо посветлело и стало ровного, стального цвета. Я вышел на палубу и вдохнул влажный, солоноватый воздух. Море всё ещё было в движении, но уже не враждебном — скорее вольном, как большое и ленивое животное, потягивающееся на солнце.

— Костя! — раздался голос из-за спины. — У тебя телевизор в каюте работает?

— Проверял, работает. А что?

— Давай испанские каналы посмотрим и послушаем! — радостно сказал мой новый знакомый — курсант-четверокурсник ВИИЯ Cаша Щеглов. Он также, как и моя Инна сильно боялся высоты, поэтому его, в отличии от остальной группы «испанцев» отправили на Кубу морем. Он оказался пареньком инициативным и слегка фанатичным в своей теме.

— Тут стандарт вещания другой, наши аппараты звук не ловят…

Раньше, как только мы миновали Дарданеллы и вышли в Эгейское море, я достал купленный в Одессе телевизор с дециметровым блоком, а включив его, был поражён обилием телевизионных каналов. Мы то в Союзе смотрели только два канала, а тут их было около восьмидесяти только итальянских. Музыкальные, новостные, киношные, рекламные, спортивные… Я крутил маховичок каналов, пытаясь найти что-то приемлемое и интересное, но телевизор по звуку не совпадал с европейскими стандартами и был глух и нем. Его перенастройку отложил до прихода и обустройства на Кубе.

Сейчас же, я подумал, а почему и нет. Через четверть часа его переносной телевизор «Юность», установленный в нашей каюте, уже был аккуратно разобран. Я с ловкостью хирурга и знанием предмета как инженер раскидал внутренности, и точно локализовал фронт работ. Необходимо было перенастроить контура звукового канала на новую несущую частоту, так как стандарт телевизионного вещания был другим. Операция по перенастройке прошла быстро и успешно, тем более к описанию телевизионного приемника прилагалась подробная электрическая схема.

Час спустя на экране замелькали рябью кадры, а потом прорезался женский голос — испанский. Он радостно ткнул пальцем в экран, как Колумб в новооткрытый материк.

— ¡Perfecto! Ahora vamos a empezar. Теперь начнём.

С этого момента начались мои «уроки испанского» по утрам и вечерам. Он выбирал подходящие фразы с экрана, переводил, заставлял повторять, объяснял правила. Оказалось, что он даже вёз с собой учебники испанского и кое какие свои конспекты.

Благодаря моей исключительной памяти и великолепному слуху дело продвигалось семимильными шагами. К приходу в Гавану, я рассчитывал полностью освоить разговорный язык.

Когда мы проходили Гибралтар, все вышли на верхнюю палубу. Каменистый утёс с белыми зданиями на склоне и радарными куполами на вершине смотрелся как сцена из кино про Джеймса Бонда. На фоне него — чёткие силуэты кораблей НАТО и прибрежных патрулей.

— Вон тот, похоже, американец, — заметил кто-то. — Смотри, палуба как аэродром, истребители стоят. «Нимиц» это, что ли?

— А может, и не он. У них этих «нимицев», как у нас «Грозных», штук десять.

После прохода Гибралтара наш курс резко повернул на юг. Ветер стал тёплым, уже не было той промозглой влаги, которая липла к коже в Чёрном море. Мы шли к Канарским островам.

К моменту, когда на горизонте показались очертания Тенерифе, я уже мог уверенно спросить на испанском, где ближайшая аптека, как пройти в порт и сколько стоит кофе.

В Санта-Крус нас ждал непростой день. Солдат, естественно, не выпустили — разогнали по каютам. Остальных выпускали на