Революция - Виктор Сергеевич Мишин

в Петрограде всё не так хорошо получилось, вроде как флот дал белым таких люлей, что они не рады, что и город заняли. В общем, Николай, сложно всё как-то, видно, не дадут нам жить спокойно все эти революционеры.

– Да уж, воевать против своих же, русских, это беда… – многозначительно промычал незнакомый мне мужик. Ему на вид лет сорок, наверняка тоже был на фронте, интересно, как здесь оказался. Так и спросил его.

– Извините, вас не видел раньше, вы откуда?

– Из Петракова, месяц как вернулся, из плена утёк, думал, наконец домой вернулся, а тут вон чего…

– О, идут вроде, сейчас узнаем, тут кончат или на фронт отправят.

Загремевшие ключи в замке явили нам самого военкома. Тот представитель, что меня забрал, стоял рядом, а с ним и ещё троих неизвестных «представителей». Один из них был в штатском, как какой-нибудь чиновник-комиссар. Пропаганду толкать будет или ещё чего? Смешно, у нормальных людей вся эта пропаганда вызывает лишь усмешку, люди в деревнях далеко не валенки, умом ещё и с городскими могли бы поделиться.

– Так, Воронцов!

У, с меня начали, плохо. Военком читал фамилию по бумажке.

– Я, гражданин начальник, – встал с лавки я, но не вытягивался, не смогу уже, как раньше, не те люди передо мной, чтобы стоять как лом проглотил.

– Идёшь за доктором! – и указал на одного из своих коллег, стоявших за его спиной.

– Вот вроде революцию делали, провозгласили запрет командирам обращаться к солдату на ты, а все равно всё тыкают, – заметил я, недовольно бурча себе под нос.

– Вот в армии будешь, там к тебе и будут обращаться как положено, а не здесь, – отрезал военком.

Вышел я из комнаты и направился прямо по коридору, куда молча указал тот, кого назвали доктором. Прошли недалеко, возле одной из дверей, что во множестве были тут со всех сторон, меня тормознули.

– Заходи, раздевайся, посмотрим на тебя, что за болезнь тебе армейские коновалы нарисовали.

Ага, значит, читал мои бумаги, ладно, надо играть. Только чем приступ спровоцировать, волнением? Надо выбрать момент.

Раздеться не проблема, ствол, точнее кобура, закреплена на пиджаке, и когда я его сниму, он не будет виден. Спокойно стянул ватник, в котором и был ещё в деревне, меня эти на улице застали, корову обихаживал, затем пиджак, штаны и, оставшись в нательном, вопросительно посмотрел на доктора.

– Скидай, говорю, всё, чего застыл, я через одежку не вижу.

– Как прикажете, – и я стащил с себя сапоги, размотал портянки и снял белье, оставшись голым. Трусы я не носил в деревне, нет необходимости.

Доктор, ожидавший все это время возле стола с какими-то бумагами, посматривал на меня без интереса. Когда же я остался в чем мать родила, подошёл ближе, и я чуть не заржал. Лицо доктора вытянулось, как у лошади, он даже протянул руку и пальцем потыкал в отметины на моём теле. Ничего не сказав, доктор быстро вышел из кабинета, и я как-то даже напрягся, куда это он и чем мне грозит его удивление. Вернулся доктор через минуту вместе с военкомом и тем самым в гражданской одежке.

– Эк тебя… – О, проняло даже железного военкома. – Тебя чего, в молотилку совали или под паровоз?

– Нет, всего лишь штурмовая рота на передовой. Осколочные, пулевые, от зубов…

– А собаки-то как до тебя добрались?

– Это когда в плен взяли, – устало пояснял я, да уж, с моего многострадального тела можно пособие по ранениям писать, каких следов только на нём нет. – Порвали тогда знатно, еле выжил, два месяца влёжку, потом ещё два ходить заново учился. Потом сбежать помогли.

– А как вам, – оп-па, есть контакт, доктор вдруг на вы обращаться начал, – эпилепсию выявили?

– От громких звуков стал терять сознание, когда на нас конница шла, это уже когда под Реймсом в обороне сидели, страшно так стало, что товарищи в окопе еле в себя привели, пришлось даже штыком ногу мне проткнуть, никак не очухивался.

– Да, перенапряжение и сильное волнение вызывают эпилептические припадки.

– Во-во, так французы и говорили, слыхал. Потом меня в тыл отвели, наш полковой врач, очень умный дядька, почти месяц меня обследовал. Один раз, гад такой, в трубу дунул, когда я дремал на койке, у меня какая-то пена изо рта пошла и снова сознание потерял. А как очнулся и в себя пришёл, через денёк он мне документы в руки и иди, сдавай оружие, домой едешь.

– Я его сейчас осмотрю, заключение чуть позже, – доктор обернулся к военкому, который, кстати, так и продолжал молча исследовать глазами мои шрамы.

– А? – встрепенулся он. – Да, конечно, я у себя буду, Иосиф Яковлевич.

Мы остались с доктором одни, и тот начал осмотр. Фигня, разумеется, тупо осмотрел всего, поглядел язык и горло, зрачки, хорошо, что удалось на секунду, пока он горло смотрел, сильно зажмуриться, белки покраснели, это ещё больше придало моему виду нездоровость. Пощупал пульс, а он у меня всегда был высоким, послушал через трубку грудь и спину, здесь я тоже похрипел. Даже вполне здоровый человек, если будет делать очень глубокий выдох и напряжется, выдает небольшие хрипы, а у меня ещё и после ранений они не очень хорошо работают, значит, играют сейчас мне на руку.

В быту все мои ранения вроде и не мешают, но вот в экстремальных режимах, на войне или драке, всё же сказываются. К сожалению, давно не та уже сноровка и гибкость, хотя и не забрасываю упражнения, без них вообще было бы грустно. Боли частенько проявляются при поднятии чего-то тяжёлого, быстрой ходьбе. Что поделаешь, но полностью здоровым получавший пулю, да не одну, человек быть не может, это не кино. Любой порез или ушиб на теле в определённой ситуации даст о себе знать, обязательно даст. Та часть тела, что была когда-то повреждена, часто затекает, на холоде всегда мёрзнет и немеет, да и просто болит. А уж как у меня… Одни собачьи укусы чего стоят, мышцы-то и сухожилия полностью не восстанавливаются, они грубеют и теряют эластичность, а значит, начинают болеть.

– Одевайтесь и выходите в коридор, – резюмировал спустя полчаса доктор.

Последовал его указанию, но не торопился, ждал, когда он мне хоть что-нибудь скажет, обнадеживающее, но тщетно. Доктор что-то писал, а когда я сообщил, что готов, он лишь кивнул.

Сидеть в этот раз пришлось довольно долго. Мимо постоянно сновали разные люди, мужчины и женщины, разного возраста и вида. Никто на меня не обращал особого внимания, никто ничего не спрашивал, я просто сидел и ждал. Наконец,