Революция - Виктор Сергеевич Мишин

к нашему огороду. Имели право или нет, сейчас неважно, один чёрт придут от властей за «оброком» и заберут большую часть. Прятать не вариант, найдут, будет ещё хуже, но и специально сажать три картошины тоже нельзя, вредительством назовут.

Маша, поначалу остерегающаяся Ивана, внезапно сблизилась с ним. Раньше, кроме меня она ни с кем из дома не выходила, а теперь они вместе даже гулять ходят, в лес и на реку. Ваньке сейчас почти двадцать, он ведь в армию попал совсем молодым, а Марии стукнуло пятнадцать, да тут на годы можно и не смотреть, все как-то рано взрослеют и стареют. Вон я, то ли благодаря ранам и пережитому, то ли ещё по какой неведомой причине, выгляжу лет на тридцать пять, если не старше. А ведь мне не так уж и много. Я старше Малого всего на три года, по меркам будущего, вообще ничто, а здесь – полжизни.

– Коля, чужие появились в лесу, но неглубоко.

– Почему именно чужие? – разговор со старостой проходил у нас дома.

В один из июльских дней тот приехал ко мне и возжелал переговорить. Новые власти настропалили его крепко, отслеживать всё в округе и быть бдительным, враг не дремлет.

– А какие же ещё, ежели они в лесу сидят? По деревням прошлись, что-то вынюхивали, но никого не обидели.

Последний факт и правда странный. В наши времена, глядя на то, что происходит по всей многострадальной Руси, очень удивляет такое поведение.

– Военные?

– А кто их знает? Одеты в форму, а уж кто они, разве разберёшь?

– Пешие? Оружные?

– Оружием не размахивали, но винтовки люди видели. Конные они, даже в разговорах не сходили с лошадей. И это, сабли на боку висят.

– Много?

– Видели шестерых?.. Чего делать будем, доложим? В городе узнают, что видели и не донесли, впаяют укрывательство, – озабоченность старосты понятна, ему и влетит, ежели что.

– Съезжу, посмотрю сам. Если не вернусь к утру, сообщишь.

– Почто один-то, давай мужиков соберём?

– Наших? Не смеши, Пётр Миронович, ещё зацепит кого, не надо, я по-тихому.

– Ну, смотри сам, ты у нас один такой опытный вояка.

Да, староста обо мне много знает, рассказал ему о себе, давно уже, вот и прибежал ко мне.

Выехал сразу, верхом, с собой взял только любимый «кольт», винтовка будет лишней. Малой просился, но я видел, как в этот момент на него смотрела Маша. Вот же как иногда выходит, обалдеть. Узнав поближе Ваньку, моя испуганная «племянница» превратилась в очень добрую и вежливую девушку. Она влюбилась, и не скажу, что безответно. Малой изменился на глазах, просто тает, когда она рядом. Ничего, подождём чуть-чуть, пусть всё же хоть немного подрастёт ещё, годков до семнадцати хотя бы. Малой мне ничего не говорит, но я ему сам это объявил, на что он густо покраснел и проблеял что-то типа: «Ты, Ворон, не так понял!» – но я-то знаю, что происходит, не слепой. Станет Маша постарше, прямо спрошу у неё и, если правда любит Ваньку, тогда и с ним поговорю. Пусть женятся, раз так случилось. Думаю, это для неё хорошая партия по нынешним временам. Не богач Ванька, но молод и полон сил, руки из правильного места растут, не пропадёт за ним.

Где в последний раз видели чужих, староста мне объяснил, и, проехав село, я свернул на полевую дорогу. Всю округу я знал на отлично, охотясь иногда, бывал повсюду. Здесь, конкретно в этих местах, зверя нет, только если птица, слишком близко к жилью, странно, что чужие выбрали именно этот участок леса.

Проехав с полверсты по полевой дорожке, на самом деле просто вытоптанная тропа, кто-то здесь много скакал на лошадях, трава не поднимается, значит, ездили много, свернул в лес. Привязав конягу к деревцу, давая возможность жевать траву, ежели захочет, мягко ступая по настилу из сосновых иголок, пошёл вперёд.

Сделать вид прохожего тут не получится, нечего тут делать этому самому прохожему, поэтому даже не пытался выглядеть таким. Просто шёл, уклоняясь от веток и кустов, оглядываясь по сторонам и внимательно подмечая всё вокруг.

– Так и знал, что придёшь, не ошибся, – услышал я голос. Мужской и очень знакомый голос, не раз слышанный мной.

– Выходи, я один, – отозвался я.

– Я знаю, что один, – из-за большой сосны, здорово разросшейся в ширину, выступила фигура человека в военной форме, но, как и у многих сейчас, без знаков различия. – Здрав будь, ваше благородие!

– И тебе не хворать, господин унтер-офицер, – ответил я на издевку таким же манером.

– С прошлого года – поручик. Здорово, Николай!

Человек приблизился вплотную и раскрыл объятия.

– Здорово, Иван.

Сжали мы друг друга крепко, не чужие друг для друга. Передо мной стоял мой боевой товарищ унтер-офицер Копейкин. Точнее, с его слов, уже поручик. Морда не бритая, но чистая, форма такая же, в смысле чистая, хоть и не новая. За спиной винтовка, с оптикой, кстати, на боку кобура и офицерская сумка.

– Больше года прошло? – спросил Иван, когда объятия разомкнулись.

– Где-то так, – кивнул, подтверждая я.

– Пойдём, разговор есть.

– Так говори, чего ходить-то, – я пожал плечами. – Ты специально меня искал?

– Конечно. Ты же говорил, где будешь, примерную область обрисовал. Мы проехали по деревням, я так подумал, что тебе сообщат, ты же любишь всё держать под контролем, наверняка всех в округе предупредил.

– На самом деле немного не так. Староста приехал и сообщил о неизвестных в лесу. Новые власти обязали его обо всём докладывать, вот он и прибежал ко мне, посоветоваться.

– А что же не сообщил сразу? – спросил Старый и смотрит хитро.

– Сообщит ещё, когда надо будет.

– Что, не любите новые власти? – Вот же хитрюга ушлый, сам не обозначает свою принадлежность, а у меня хочет вызнать нашу.

– А что, власть надо обязательно любить? Она не девка, чай, – так же уклончиво заметил я.

– Ладно…

– Давно пора, – перебил я старого товарища.

– Ты с красными? – наконец, прямо спросил Старый.

– А ты, значит, по другую сторону? – чуть поморщившись, ответил я вопросом.

– Значит, с красными, – расстроенно проговорил Иван и даже головой покачал.

– Ваня, ты забыл наши беседы? Я давал присягу стране и царю, нет сейчас ни того, ни другого, второй раз присягать я не собираюсь. Я говорил тебе, своих убивать я не стану.

– А я вот, – Старый отвел глаза, – стал. Стал, потому как увидел, что они делают в деревнях и селах, городах и весях. Грабят народ, убивают нашего брата, солдата и офицера…

– А вы, значит, никого не убивали и не грабили?