Революция - Виктор Сергеевич Мишин

– То есть он к красным подался? Я всегда ему говорил, что не всё так просто и не стоит верить всему, что он слышит и читает в газетах о лозунгах большевиков. Говорить – не значит делать.

– Во-во, одно балабольство везде, куда ни глянь. Знаешь, Коля, я ведь к тебе и собирался поехать, просто не успел.

– Ну, все-таки ты тут, и я этому рад, – заключил я.

– А если и к тебе придут?

– Рано или поздно кто-нибудь да придёт, – пожал я плечами, – посмотрим, Вань, чего сейчас говорить.

Вернувшись в деревню, застали картину маслом. Приехал староста из села, с компанией, и ожидал меня.

– Что ещё приключилось, Пётр Миронович? – едва остановив свой фургон, спросил я. Устал, блин, а тут ещё эти чего-то приперлись. Хоть и апрель на дворе, но снег долго сходил и грязи много, проехали с трудом. Коняжка устала, как и я, надо распрягать скорее, дать отдохнуть.

– Сегодня утром был посланник из управы, спрашивают, сколько людей мы сможем дать для фронта… – без приветствия начал староста.

– Это для какого? – недовольно спросил я.

– Известно для какого, хотят красных задавить здесь и идти к Москве, попутно собирая людей и выбивая большевиков.

– Совсем охренели, – буркнул я.

– Коля, народ уже бузить начинает. Коммунисты обещают одно, а на деле – продразвёрстка, с полным выгребанием продовольствия.

– А белые, надо думать, сами нам всё привезут? – усмехнулся я.

– Обещают справедливое распределение продовольствия…

– Я тоже могу наобещать. – Блин, ну куда их всё тянет-то? Сидели бы спокойно, а там видно будет. – Обещать, не значит жениться. Ты знаешь, Пётр Миронович, моё мнение. Я ни за кого воевать не стану, навоевался уже. А уж против своих тем более.

– Ты же сам осуждал красных?! – напрягся староста.

– И осуждаю, – кивнул я, – за грабёж деревни. Ты умный мужик, Пётр Миронович, сам должен понимать, что если придут белые, будет всё точно так же. Жрать им надо? Армию кормить надо? А где взять? Правильно, в деревне. Дальше сам догадаешься?

– Я уже не знаю, что думать, Коля, – потер лоб староста. – Куда ни кинь…

– Везде по лбу получаешь, да? Давай ещё подождем, насильно же не забреют в солдаты, ведь так? У нас все мужики деревенские – калеки. Я хоть и целый, но ты обо мне все знаешь, не вояка я.

– Мне завтра ответ дать надо… Приказали приехать и доложить.

– Им надо, пусть сами и едут, – пожал я плечами, – что сделают, убьют? Тогда вообще никого к себе не сманят. Нет, Пётр Миронович, не пойдём мы в солдаты, точка.

Разошлись. Ванька сразу пристал ко мне с расспросами.

– Ну вот, видишь, теперь и к вам приедут, у нас все так же и было.

– Вань, если надо будет, я сам им войну объявлю. Меня в округе уже знают, я тут все деревни рыбой снабжаю, многим не дал умереть зимой, меня люди слушают. И старостой хотели меня выбрать, да я отказался. Если к нам силой пойдут, я всю округу подниму. Но, думаю, до этого не дойдёт, не совсем же дураки в городе сидят?

Баба Варя встретила моего товарища как родного. А вот Маша сначала напряглась, а потом вдруг стала стесняться. Пришлось наедине объяснить, кто такой Иван, убедить, что он не опасен, да и ранен он пока, лечиться надо, потом помогать нам будет. Вроде успокоилась, но она с тех событий в Петрограде ко всем незнакомцам относится одинаково.

А следующей же ночью со мной что-то приключилось. Я спал на мягкой деревенской кровати, в деревне, а не в окружении бетонных коробок; удивительно хорошо спится. Но сон… В общем, появились мыслеобразы. Я чётко осознавал себя спящим, как наяву, но ничего не мог поделать, даже просто проснуться. Я увидел того, о ком вчера говорила колдунья-травница. Белого Ворона, внимательно наблюдавшего за чем-то с высоты. Удивительное зрелище, я чувствовал себя словно в каком-то коконе и не мог пошевелиться. Какие-то события пролетали перед моими глазами, я лишь наблюдал. Чёрные птицы повсюду, чёрные силуэты, а фон, всё вокруг этих силуэтов – белое. Мельтешение картинок сменилось на застывшее. Свет, вокруг сплошной свет и в центре, выделяясь другим оттенком светлого, проявляется силуэт… Женщины. Отчётливо различаю длинное платье, а значит, всё же женщина. Лица не видно, всё заливают различные светлые оттенки. Женщина протягивает мне руку, и картинка вновь ускоряется, а женщина пропадает. Появляется новое изображение. На этот раз силуэт явно мужской, но выглядит странно, одна половина тёмная, а другая светлая. Спустя какое-то мгновение свет перетекает на противоположную сторону и заливает весь силуэт мужчины. Новая картина. Видимость сильно ограничена, словно я смотрю в замочную скважину… Да это же прицел! Воронье кружится над полем, а вверху, выше всего этого чёрного воинства, белый ворон. Внезапно, воронье превращается в людей, и выделяется один силуэт. Белый конь несёт на себе всадника, различаю лишь белую высокую папаху на его голове, а дальше всё исчезает. Вновь картинка меняется. Темнота вокруг, чувствую рядом тепло, и мне спокойно, рядом кто-то свой и он мне предан. Впереди сплошное воронье, на которое падает белый ворон, и только перья черные летят во все стороны. Снова всё мелькает перед глазами, едва не заставляя зажмуриться. Стоп-кадр, силуэт мужчины, вновь половинчатый, но в этот раз темнота и свет попеременно перетекают из одной половины в другую, без остановки, нет конечного результата. Свет заливает всё вокруг, и меня словно выбрасывает из сна…

– Что, мля, это было?! – тихо выругался я себе под нос и на мгновение почувствовал запах пороха и крови у себя на губах. Пипец, похоже, колдунья что-то со мной сделала! И что это всё значит? Если я, как меня окрестила колдунья, Белый Ворон, то… Это всё означает мою борьбу с тёмными силами? Блин, какое-то сказочное зазеркалье, право слово.

Что делать, как задолбал меня этот вопрос, кто бы знал. А ещё каждый раз, когда задумываюсь, что-то происходит, и не по моей воле.

– Значит, вы бывший унтер-офицер царской армии? – молодой, с лицом сильно пьющего человека, парень в солдатской форме без знаков принадлежности к какой-либо воинской части, делал вид, что внимательно разглядывает мои документы.

– Все мы, кто был на фронте, служили в царской армии, другой-то не было.

– А почему на учёт не встали?

Вот же прицепился, ну ведь всё написано в бумагах. Или он читать не умеет?