Адаптация - Екатерина Насута

Повреждения несущественны. Но Айне неприятно.

– А теперь скажи, зачем ты это сделал? – спросила она, заглянув в глаза Тода.

– Он сволочь.

– Данный аргумент не является убедительным.

– Для тебя – возможно.

– Ты хотел его убить? Как тот манекен. Приставить дуло к голове и нажать на спусковой крючок. И чтобы пуля была не честной. Так?

Тод кивнул и ответил, изменив тембр голоса до неузнаваемости:

– Штаб «Черной сотни»: – Скажите, как вступить в вашу организацию? – Это просто. Нужно ликвидировать шесть дроидов и одного кота. – А кота за что? – Поздравляю, вы приняты!

– Эта история не имеет смысла, поскольку… поскольку смысла не имеет. В этом суть? Нарочитая парадоксальность должна вызвать смех? Почему не вызывает?

– Потому, что не смешно. И да, я его вспомнил. «Черная сотня», которая быстро перестала быть сотней. Их лозунг: «Мир – людям». А он – один из ублюдков, которые этот мир зачищали. Извини. И жаль, что убивать нельзя. Я бы его и вправду. Как ты сказала: дуло к виску и бывайте, сэр. Ты умная маленькая девочка, но ты ничего не знаешь о мире, в котором живешь. И я думал, что тоже не знаю. И да, в ботинках дело. Высокие ботинки с белыми шнурками. Черные джинсы. Черные майки. Черные куртки. Обязательная эмблема.

Нити ДНК как две змеи, ласкающие друг друга. И поперечные перетяжки причудливым образом усиливают сходство. Ветер толкает полотнище стяга, заставляя змей плясать.

Человек на трибуне надрывается. Микрофоны впитывают его голос и выбрасывают воплем из черных коробов колонок. Но даже усиленный аудиосистемой, этот голос не в состоянии унять рева толпы. И человек поднимает руки над головой. Кулаки смыкаются, а толпа, повторяя жест, скандирует:

– Мы вместе!

– Мы – люди! – рокочущий бас режет уши.

– Мы – люди!

– Мы имеем право жить в нашем мире!

Камера останавливается на лице человека, любовно фиксируя белесые брови и широкую переносицу, разрезанный шрамом-молнией лоб и тяжелый подбородок.

– Мир для людей. Для тебя! Для меня! Для ее!

Указующий перст останавливается на девчонке, и покорная толпа прибоем выносит ее на помост, поднимает, передает в заботливые руки соратников.

Девчонке лет пятнадцать. Черные джинсы ее пузырятся на коленях, а черная куртка слишком велика. И только алая косынка на волосах делает ее яркой, ярче всей толпы.

– Как тебя зовут?

Ее макушка находится на уровне его плеча. Ее глаза лучатся любовью, и свет ее, искаженный фильтрами камеры, раскрашенный пиксельными карандашами, льется с мониторов.

Толпа любит ее, безымянную – имя утонуло в приветственном рокоте. Толпе плевать на имена.

– Зачем ты пришла сюда? – требует признания дрессировщик, и девушка, приникая губами к черному шару микрофона, шепчет:

– Я хочу быть с вами.

– Она хочет быть с нами! – визжит он, и уже не бас – фальцет вскрывает череп консервным ножом. Тод отступает, проталкивается сквозь толпу и вязнет.

– И ты! Ты тоже хочешь быть с нами?

На сей раз по ступенькам взбирается парень, ему подают руку, втягивают, толкают к краю сцены. Зенки камер берут его на прицел.

Камерам он нравится. Они вылизывают эти розовые щенячьи щеки, прорисовывают трогательный пушок над верхней губой, и темную родинку на крыле носа. И редкие темные брови. И старый шрам на лбу… и чертову кучу деталей мелких, неважных, но именно за них толпа и любит парня.

– Как тебя зовут?

– Глеб! – он говорит достаточно громко, чтобы быть услышанным.

– Зачем ты пришел сюда, Глеб?

– Потому что… потому что я хочу правды! Они убили мою сестру! Долбанные дроиды убили мою сестру!

Крупный план. Тишина, опасная вспышкой безумия. А паренек лезет в карман, вытаскивает мятую бумажку и тычет в камеру.

– Вот ее фотография!

Просто кусок бумаги с трещинами на сгибах. Просто картинка. Просто женщина. В мире гибнет великое множество женщин. И это нормально.

Никто не берется ненавидеть самолеты после авиакатастрофы. Никто не становится идейным врагом автомобилей. Никто не объявляет вне закона само человечество только из-за убийств, совершенных отдельными людьми.

Только говорить бесполезно. Хорошо, если получится выбраться из этой заварушки живым. И Тод вместе с пятью тысячами человеков разглядывает лицо незнакомой женщины на экране.

И разрывая затянувшуюся паузу, человек на помосте обнимает девушку и Глеба.

– Ты потерял. И ты обрел. Теперь она – твоя сестра. И моя тоже. А ты мой брат… Нас немного. Было еще меньше! Но черная сотня стала черной тысячей! А скоро тысяча превратиться в миллион. Так пусть знают! Пусть слышат наши голоса! Меня упрекают: борьба и снова борьба! Но в ней я вижу судьбу всего сущего. Уклониться от борьбы, если только он не хочет быть побежденным, не может никто.

Теперь его слушали. И тысячи диктофонов писали речь, чтобы распространить по сети вирус слов, казалось бы давно забытых.

– Сегодня мы бьемся не за нефтяные промыслы, каучук или полезные ископаемые. Сегодня мы бьемся за само существование нашего вида! За жизненное пространство, которое сжимается день ото дня. И отказ от применения с этой целью насилия означает величайшую трусость, расплатой за которую станет деградация вида.

Ему поднесли воду, но человек не вылил – выплеснул ее на руки, а мокрыми ладонями вытер мокрое же лицо. Теперь он говорил суше, четче, разрывая гусеницы предложений на отдельные слова.

– И пока я жив, я буду думать о судьбе нашего вида. Я не остановлюсь ни перед чем. Я уничтожу каждого, кто против меня! Кто против вас! Я знаю, вы за мной. И знаю, что если мы победоносно выстоим в борьбе, наше время войдет в историю человечества. Для меня выбор прост. Умереть или уничтожить!

Толпа молчала. Но в молчании ее не было отрицания. Они мысленно умирали и уничтожали. Чаще второе. Тод заставил себя разжать пальцы и смотреть на сцену.

– Вспомните, что мы все есть братья! Мы все – сестры. Мы – люди! Мы скованы одной цепью! – он поворачивается спиной к толпе и, став на колени, воздевает руки к знамени. – Цепью общей эволюции! Мы связаны одной целью! Сделать мир таким, каков он был! Почему?

– Мы – люди!

– Да! Мы люди. Мы право имеем!

Грохочет Вагнер. Валькирии, оседлавши звук, несутся над стадионом. Хохочут.

Позже, в номере гостиницы, та же девчонка, но уже лишившаяся черноты одежд, дарит любовь своим братьям. Их у нее много, и девчонка устает. Ее глаза гаснут, а может просто качество сигнала со скрытых камер отвратительное. Тод смотрит. Пьет теплую минералку. Составляет отчет.

Правит, убивая