Адаптация - Екатерина Насута

Два вида не могут занимать одну экологическую нишу. Останется лишь тот, который более конкурентноспособен. Слышь, Глеб? Тот, который кон-ку-рент-но-способен! – слова не дается напарнику, и он произносит его, расчленяя на слоги, как расчленил последнего «цацика». Глеба тогда едва не вывернуло.

Глеб слабый.

Он «театры» любит и прятаться за красивыми словами. И если Глебушка не переменится, то его спишут. Так сказал мастер ячейки, и Глебов напарник только руками развел: мол, чего я могу?

Ничего. И Глебу было стыдно перед мастером и напарником, который ручался, что Глеб выправится, забудет про «театры» и займется настоящим делом.

Все так и будет. Сабля – это не театр. Она настоящая.

Напарник все читал. Статья оказалась длинной.

– Борьба заставляет использовать все средства, которые могут ослабить боеспособность противника. Необходимо использовать любую возможность, чтобы непосредственно и косвенно нанести максимальный урон его боевой мощи!

Напарник от избытка чувств стучит по столу, из банки выплескивается пиво.

Все это как-то неправильно.

– Все это как-то… неправильно, что ли, – говорит Глеб, бросая тряпку в ящик. Саблю он поднимает к свету и любуется переплетением серо-голубых дорожек.

– Чего неправильно? – напарник поворачивается на стуле, колесики его скрипят, замотанная скотчем спинка все-таки падает на пол, но напарнику уже плевать. Отставив банку с остатками пива, он поднимается. – Чего неправильного? Или ты опять струсил, а Глебушка?

– Нет.

– Стру-у-сил… как до настоящего дела дошло, так сразу и все? Я за тебя ручался! Я клялся, что ты наш… а ты…

– Да нет же! Просто… ну люди же могут погибнуть. Обыкновенные люди. Как ты вот. Или как я. Или вообще дети там, старики.

– Ксенофильская пропаганда, – уверенно режет напарник. – Нет войны без жертв. А те жертвы, которые будут – оправданы.

– Чем?

Сабля ложится в руку.

– А тем, что без этого – ничего не будет! Ни для них! Ни для нас! Тем, что мы должны бить, пока можем бить! На шаг впереди! На удар впереди!

Он злился. Орал. Слюна летела, и Глеб начал жалеть, что затеял этот разговор. Прав напарник: надо сражаться. И что за беда, если век сабельных поединков ушел?

Глеб сделал пробный замах. Взвился клинок, вычертил полукруг и, почти коснувшись пола, вновь взлетел, пытаясь рассечь несуществующего противника.

– Мне надо знать, Глебушка, – напарник глядел с удивлением и презрением, – с нами ты или нет.

– С вами.

Только все равно, неправильно это.

С саблей – честнее было бы.

Болты и гайки, выброшенные из пивных банок взрывной волной, сработали за тысячу клинков. Один распорол шею. Еще парочка увязла в толстой коже куртки. И напарник, вытерев кровь с лица, крикнул в оглохшее ухо:

– Шевелись!

Зачем? Глеб вытер кровь и огляделся. Люди суетились. Рвала воздух туша состава, скрежетали о рельсы тормозные колодки. Оседала пыль.

Работы было много. Раненых было много. И убитых тоже. А вот времени думать не хватало. Как-то очень быстро завизжали сирены, и люди в форме СБ анклава вытеснили посторонних с вокзала. Но уйти и тогда не вышло: Глеба и напарника зажали в плотное кольцо камер и микрофонов.

Вопросы летели, как шрапнель. Но напарник успевал принимать и парировать. Глебу оставалось лишь кивать:

– Да, мы уверены, что расследование выявит…

– …только нечеловек мог поступить с такой извращенной и бессмысленной жестокостью…

– …свой гражданский долг…

– …наши жизни принадлежат человечеству!

И напарник воздевает кулак. Камеры смотрят на него с обожанием. А вечерние новости подливают масла в пламя народного гнева. Обещанная утечка информации происходит более чем вовремя. И независимый канал выпускает в эфир фото смертника, а с ним и личный номер да дурную, но читабельную копию личного дела.

Корпорация оправдывается.

Корпорация не отвечает за использование имущества корпорации третьими лицами.

Корпорация готова компенсировать ущерб и обязуется усилить контроль.

Люди выходят на улицы, несут свечи, цветы и транспаранты.

«Мир – людям!»

– Видишь, – напарник чешет заклеенную пластырем щеку. – А ты сомневался.

Сомнения остались. И привычный ритуал полировки сабли их не унимает. Но Глеб продолжает методично натирать клинок. Пальцы соскальзывают, и острая кромка разрезает кожу.

Боль острая.

– Мы ведь тоже рисковали. Ты и я. Дай руку. Ты славный парень, Глеб. Ты наш парень, пускай и понтярщик. Главное, ты все сам понял. Эти – дело другое. Они спали! А мы разбудили их. Заставили открыть глаза и оглядеться, понять, в каком мире они живут. И теперь они наши! С нами!

Кровь на вкус сладкая. И Глеб, не вынимая порезанные пальцы изо рта, кивает. Саблю надо убрать. Нынешний мир требует иных методов воздействия. И напарник прав: главное – результат.

– Очнитесь, пожалуйста, – вежливо попросил кто-то, и Глеб открыл глаза. Он лежал. Лежанка была узкой. Сквозь искусственную кожу ощущался металлический каркас. На втором, выступавшем из стены, повисла троица ламп.

– Ева?

– Кира, – поправили Глеба. – Меня зовут Кира. Я исполняю функции медсестры.

– А Ева где?

– Ушла.

И почему это не удивляет? Но спасибо, что хотя бы до больнички дотянула. Глеб поднял руку, заслоняясь от яркого света, и попросил:

– Кирочка, убавь градус солнца, а? Раздражает. И что со мной?

– Множественные ушибы, не представляющие опасности для вашего физического существования.

Сбоку щелкнуло, и свет погас. Глеб повернулся, пытаясь разглядеть сиделку. Но пока перед глазами плыло, и Кира виделась размытым желтовато-белым пятном.

– Вероятно, легкая травма головы, – продолжало перечислять пятно. – Возможны трещины в ребрах. Наше диагностическое оборудование выведено из строя.

И говорила она об этом радостно.

– Я сделала перевязку. И капельницу с глюкозой поставила, – закончила отчет девушка.

– Капельница – это хорошо. Особенно, если с глюкозой.

Резкость зрения восстанавливалась, шум в голове утихал, и в конце концов Глебу удалось разглядеть Киру.

Она стояла у изголовья кушетки, скрестив руки на груди. Грудь была приличной, размера этак четвертого. И желтый свитерок плотно облегал ее. Из-под зеленого халатика торчал кружевной край юбки. На ручке виднелся широкий браслет мужских часов.

На ногах Киры были домашние тапочки с розовыми помпонами.

– Я рада, что вы чувствуете себя лучше! – произнесла Кира, старательно улыбаясь.

– А уж я-то как рад. Ты себе и представить не можешь.

Глеб ощупал ребра. Болеть-то они болели, но как-то приглушенно, точно через слой ваты. Небось, было в капельничке что-то, кроме глюкозы.

Кира ждала. Чего?

Волосы у нее светлые, волнистые. Лицо круглое, с пухлыми щечками и вздернутым носиком. Верхняя губа наплывает на нижнюю, а на мягком подбородке уже наметилась складочка.

Но пока девочка была хороша.

Куколка, а не девочка.

– Кира…

Встрепенулась и вытянулась.

– …тебе, наверное, есть чем заняться…

Убитые. Раненые. Просто растерянные и не понимающие, что