Былины Окоротья - Егор Андреев

до конца жизни. Я испугался этого гораздо сильнее сабель онригаров, острых стрел и огненных плетей шаманов. Испугался сильнее смерти. И боюсь до сих пор. Вот и выходит, что я трус. Боятся все. Лишь страхи у всех разные.

Пораженный Петр молчал, видимо, не представляя, что сказать. Да Всеволод и не ждал ответа. Он рассказал молодому князю то, что должен был, и не в его воле знать, какой урок извлечет из этого сын Ярополка. Окольничий мог лишь надеяться, что слова его воспримут правильно.

Заслонив ладонью глаза, воевода глянул на солнце. Отдых отряда непозволительно затянулся. Вздохнув, окольничий поднялся на ноги, принимая на плечо седло, оставшееся в память о Ярке. Выбросить его, как сделали приспешники, у него не поднялась рука. Выросший без неги и достатка, он с детства не привык транжирить добротные вещи.

– Полно кости греть, пора в дорогу! – бодрым голосом заявил он гридям.

Продвигаясь в поисках вотчины Кузьмы, отряд прошел гребнем шеломяня еще пару верст. Затем тропа резко повернула и, споткнувшись, повела дружину вниз. Кметы вышли к большой зажатой меж холмов долине. Всеволод никогда раньше не видел Карасевы топи, но тут же понял: поиск их окончен. Курящаяся белой дымкой чаща и есть настоящее Заречье.

Дно впадины скрывали густые клубы непроглядного тумана. Изредка потоком ветра удавалось снести испарения с насиженных мест, и тогда болото бесстыже обнажалось. Нехотя оно показывало рыжие разливы камыша и темные окошки плесов. Из чахлой растительности тут и там вставали призрачные тени – серые скелеты голых высохших деревьев. Вот только Заречью, похоже, не нравилось показывать свой истинный облик, и туман, клубясь и завихряясь, снова спешно наползал на кочки хладным дымным покрывалом.

Вид, исполненный серых, неприветливых тонов, простирался, куда хватало глаз. Могло показаться, что пришедшая в Окоротье весна забыла посетить эту заброшенную окраину. Оставила болота на откуп стылой осени, наполнившей печалью зареченские земли.

Выбрав достаточно пологий склон холма, отряд дружины стал спускаться. Молча.

Мшистыми тропами

Признаки недалеких топей проявлялись все сильнее. Трава под ногами сменилась упругим темным мхом. Аир острыми лезвиями стеблей воткнулся в кочки, а в воздухе повеяло особым духом – тягостным сернистым зловонием, которое дает застоялая вода, гниющая растительность и разложение. Тяжелая хмарь дрожала от гудения комаров, урчания лягушек и утробного бурчания водяных. Временами над болотом раздавались и другие звуки. Глубокие, протяжные и глухие, как далекий вопль выпи. Вот только не были они им наверняка. Подхваченные эхом, таинственные крики то набирали силу, то стихали, заставляя жилы вибрировать. От подобных стенаний мороз бежал по коже, побуждая озираться и хвататься за оружие. Недаром зареченские топи слыли гиблым местом. Если верить слухам, водилось тут… всякое.

Очень скоро моховые мшары превратились в кёлёк – основательное болото, испещренное окнами открытой воды. Идти по нему приходилось крайне осторожно. Опасливо ступать по черной липкой грязи, обходя обманчиво зеленые лужайки, под которыми таилась коварная пучина. Довольно часто на пути дружины из тумана проступали мертвые деревья. Острые, обросшие лишайником остовы елей торчали из воды, словно рыбьи кости. Хребты гигантских прожорливых щук, укрывших пустоглазые головы глубоко в дрыгве. Порой казалось, что их зубастые пасти, скрытые в зловонной грязной хляби, хватают гридей за ноги. Сцапав, они удерживают обувь в своих намертво сомкнутых челюстях. В этом случае приходилось прилагать усилие, чтобы освободить ногу из крепкой хватки. Только тогда увязший сапог освобождался с громким «чпок», эхом разносившимся во мгле.

Несмотря на настойчивость дружины, болото упорно не хотело впускать в свое чрево непрошеных гостей. Сопротивлялось. Уже дважды зашедший в него на треть версты отряд поворачивал назад. Путь кметам преграждали непроходимые омуты, заключенные в оковы жухлого прошлогоднего рогоза. Походило, что и в этот раз случится так же, поскольку шесты Нимира и Вятки, которыми они нащупывали дорогу, внезапно провалились в бездонную топь. Отряд остановился. Вновь. Следопыты разошлись в стороны, пытаясь найти путь в обход. Остальные кметы решили перевести дух. Гриди, опершись о древки копий, сбились в кучку и принялись украдкой передавать из рук в руки баклагу, явно балуясь чем-то горячительным. Всеволод не стал делать замечание – пусть согреются. Промозглая сизая пелена вытягивала тепло из тела похлеще старого ростовщика, выуживающего монеты из кошелька должника. Всеволод и сам был бы не прочь глотнуть сейчас немного зелена вина [49], но нельзя. Ясная голова важней. Сделав вид, что ничего не заметил, воевода встал поодаль, дабы не смущать продрогших воинов.

– Можно подумать, ты меня избегаешь, – раздался рядом тихий голос волховуши.

Окольничий обернулся, уже жалея, что не влился в компанию кметов, что позволил застать себя вот так, врасплох. Наедине. Вернее, почти наедине, поскольку Ксыр стоял сразу за спиной колдуньи, держа ее рыжую лошадку за поводья. Каурая, тряся гривой, меланхолично ощипывала сухой осот с похожей на ежа кочки.

– Прости, ежели заставил тебя так думать, государыня.

– Снова «государыня»? – вздернула тонкую бровь колдунья. – Не ожидала…

«Злится, – понял Всеволод. – Как пить дать злится. Ну и что мне делать? Вот черт».

– Помнится, на берегу ты меня совсем по-другому называл, – хищно промурлыкала волшебница, подходя ближе, не оставляя Всеволоду ни шанса на побег. – Ненаглядной. Ладой. Али позабыл?

Всеволод смущенно кашлянул, чувствуя, как начинают гореть щеки. А колдунья все приближалась к нему шаг за шагом, сверкая своими чудными глазами из-под густых черных ресниц. Воевода против воли отступил.

– Вспоминаю, что и голос твой звучал не так церемонно, а ласково, будто рукой по бархату водил…

Продолжая пятиться, Всеволод споткнулся, провалившись в болото по колено, зачерпнув полный сапог воды и чуть было не упав. Чертыхнувшись, окольничий подался прочь из ямы. Врасопряха залилась звонким серебристым смехом. Сконфуженный и злой, Всеволод наконец-то выбрался на твердую землю. Притихшие гриди удивленно уставились на них, даже позабыв припрятать фляжку.

– Ох, воевода, ну у тебя и мордаха. Угомонься, не стращать я тебя пришла. Просто поговорить хотела. Обсудить кой-чего…

– И что же? – резковато бросил окольничий, сам понимая, что голос его звучит не очень-то приветливо. Под его тяжелым взглядом кметы принялись суетливо отворачиваться, заинтересовавшись чем-то очень важным в противоположной от них с Врасопряхой стороне.

– Вовсе не о том, о чем подумал, – насмешливо фыркнула колдунья, – а, к примеру, о том, долго ли нам еще валандаться по этому болоту? Будем ждать, пока харчи закончатся и у ослов с Рябинкой роговина на копытах гнить начнет?

– А что прикажешь делать? Позволь напомнить, что со смертью Кузьмы мы потеряли проводника, который должен был