Газлайтер. Том 33 - Григорий Володин

Мадам останавливается за моей спиной, наклоняется и кладёт руки мне на плечи. Её пальцы удлиняются, становятся когтистыми, едва царапают мою кожу через ткань. В следующее мгновение она прижимается ко мне вплотную горячим телом, и её дыхание касается уха.

Шёпот звучит почти интимно:

— Король Данила, стань моим вожаком, раз понимаешь меня. Ты тоже вышел из Всплеска и знаешь, что он делает с душой. Мы пережили одно и то же. Мы одинаковые.

Мои перепончатые пальцы! Вот это я попал так попал. Сейчас отвергну эту поехавшую штучку — и все марионетки набросятся разом. Надо бы подойти с умом…

Змейка резко шипит:

— Уберрри ррруки от маего мазаки! — и, схватив когтистой рукой кастрюлю с пельменями, швыряет в личико Мадам, так что пельмешки втыкаются в её удлинившиеся клыки.

Она тут же отшатывается и яростно плюётся, схватив салфетку со стола и вытирая лицо.

— Ах ты дрянь, фака!

Что ж, «с умом» не получилось.

— Ты занятная, но я уже занят, сама видишь, — поворачиваюсь вполоборота, не вставая. — У меня есть своя змееволосая.

Мадам раздражённо прижимается ко мне сзади грудью и обнимает руками за шею:

— Но почему же ты отказываешься?.. Я красивая. — Она кивает в сторону Змейки и бросает с презрением: — Я куда сильнее её. Эта «третья» никогда не станет «четвёркой», — воркует она, приводя доводы. — Третья должна убить тебя, чтобы получить четвёртую формацию. Это единственный путь. Но я уже «четвёрка».

Откинувшись назад на грудь Мадам, я отвечаю просто:

— Ты принесла вкусные чебуреки… но этого недостаточно, чтобы я стал твоим вожаком.

Её глаза мгновенно темнеют. Улыбка исчезает. Она отшатывается, и в ту же секунду лицо искажается от ярости. Кожа покрывается голубыми пластинами. Волосы с треском превращаются в клубок змей, они шипят, извиваются. Лицо вытягивается, когти вырастают из пальцев. Мышцы набухают, разрывая платье. Из плеч с хрустом, как будто рвётся плоть и кости ломаются, появляется вторая пара рук.

Она рычит, голос её становится низким, гортанным, в нём вибрирует звериная ярость:

— Нельзя отвергать Горгону, фака!

Бер и Змейка уже вскочили, остались сидеть только мы с Грандбомжем. Четвёрка марионеток за столом тоже ещё сидит. Я равнодушно киваю в их сторону:

— А почему эти четверо без пленных внутри? — действительно, внутри четвёрки не ощущаются разумы заточённых.

Мадам Паутина оскаливается:

— Потому что они подготовлены под тебя и твоих псов, фака.

По её слову четверо чёрных синхронно встают. В следующую секунду их тела начинают раскрываться, будто створки раковин. Плечи разламываются, грудь расходится, живот трескается с глухим хрустом. Изнутри зияет полая пустота. Чёрные оболочки качаются.

— Вы станете их содержимым, — весело поясняет Мадам Паутина с мстительным обещанием.

Я смотрю на раскрытые оболочки, на эти полые марионетки, и мгновенно осознаю весь процесс. Сначала «раковина» поглощает пленника. Тот врастает внутрь, растворяется, становится узником передвижной темницы. Его тело запирается в теневой конструкции, и он теряет всё — свободу, волю, собственный голос. Оболочка отравляет мозг, и вскоре он готов делать всё, что прикажет Мадам Паутина.

— А как же предложение стать твоим вожаком? — хмыкаю.

— У тебя был выбор! — гремит рассерженная хищница. — Я — вершина эволюции Горгон, фака! Но ты предпочёл жалкую «третью»!

— Ой, не гони, — не поддаюсь я. — Ты просто хотела уделать Змейку и почесать свое ЧСВ. Никакого вожака тебе не надо.

— Как ты смеешь обвинять меня во лжи⁈ — задело ее за живое.

— Даня, я всё понимаю, тебе интересно болтать с этой чокнутой, но не пора ли выбираться отсюда? — передаёт Бер в мыслеречь, его ментальный голос дрожит от напряжения.

— Правда, что-то мы засиделись, — отвечаю я вслух, поднимаясь из-за стола. Но замираю, задумавшись. — Кстати… я же обещал награду своим легионерам.

В следующее мгновение во все стороны летят пси-нити. Они пронизывают воздух и касаются голов марионеток-гвардейцев, стоящих вдоль стен по обе стороны зала.

Как только мои нити проникают внутрь, чёрные фигуры падают на колени с глухим шорохом. Мгновенно я убиваю их сознания, стираю то, что осталось от пленных разумов.

— Что ты творишь⁈ — рычит Мадам Паутина.

Я спокойно констатирую, доставая из теневого портала артефактное зеркало Лорда Тени:

— Я избавил их от мук, Мадам.

Марионетки больше не двигаются. Разумы внутри — освобождены. Безвольные тела больше не связаны с пленниками, и теперь ничто не мешает мне наградить легионеров. С помощью зеркальца подчиняю структуру теневых оболочек, чтобы обрубить их связь с Мадам, и мигом вкачиваю туда своих легионеров. Делаю это не наугад, а строго по списку Воронова, где отмечены те, кто больше всего выделился в битве с Королем-Гоблином.

Мадам Паутина взрывается яростью. Её глаза полыхают, когти изгибаются.

— Как ты смеешь, человечек! Это мои марионетки!

— Уже нет, Мадам, — подмечаю я.

Марионетки обретают новые сознания. Один за другим мои легионеры включаются в реальность.

— Вау, я снова живой! — восклицает Егор Кровник, ошарашенно глядя на свои чёрные руки. — А почему я чёрный?

— Не привередничай, — бурчит Воронов, сжимая кулак и проверяя силу.

Ещё один из вернувшихся — сканер Радист — ощупывает себя, морщит лоб:

— Источники маловаты…

Что правда, то правда: пленники марионеток были слабее настоящих легионеров. Я закидывал своих бойцов в оболочки, ориентируясь на стихийную предрасположенность прежних хозяев — кровника в кровника, воздушника в воздушника. Это позволяло телам лучше принять новых владельцев, меньше сопротивляться. Но раздувать источники этих оболочек, усиливать их до уровня живых сосудов — за гранью возможного, по крайней мере сейчас. Тем не менее, для начала и этого достаточно.

Обернувшись к марионеткам, восклицаю:

— Легион, восстань!

Мадам Паутина крутит змееволосой головой, не веря в происходящее. В её глазах вспыхивает безумие и непонимание.

— Не смей, человек! Они мои! Мои марионетки!

Моя привычка к точности не даёт промолчать.

— Нет, Мадам. Были твоими.

Только сейчас встаю из-за стола и произношу ровно:

— Спасибо за ужин. Но мы пойдём.

И в завершение я вызываю Голод Тьмы. Четыре марионетки, что сидели рядом с Мадам Паутиной, мгновенно накрывает густое чёрное облако. Оно хлещет их, затягивает внутрь, и под гулкий металлический скрежет пустые «раковины» перемалывает и пережёвывает, словно ломкий хлам.

— НЕТ! ФАКА,