Братство. ДМБ 1996 - Никита Киров

не уехал, но от нас пока отстал. Даже к Самовару не приходил. Впрочем, я не удивлюсь, если вредный следователь пришлёт Пашке повестку, чтобы он тащился в прокуратуру. Ну, пусть потом огребает за это от адвоката, которого мы подтянем.

Вечером, когда мы все разошлись и даже не выпили, хотя Халява и Шустрый явно были не против, я зашёл переодеться домой, чтобы заменить спортивный костюм на джинсы и рубашку. Ну и чтобы батя увидел, что я трезвый и не попал в проблемы.

Далее отправился к Даше Тимофеевой, как и обещал. В обитую дерматином дверь я позвонил около половины десятого вечера. Без мобильных телефонов неудобно, нужно заранее обо всём договариваться, чтобы не разминуться, и часто пользоваться стационарным.

— Ой, привет, Старицкий, — в своей манере произнесла Даша, оживлённее, чем можно было бы ожидать. — А я тебя даже не ждала.

Судя по тому, что она накрасилась, сделала причёску и надела белую блузку с цветочным узором внизу и брюки (пик моды, явно с какого-то журнала), как раз меня-то она и ждала.

— Ну что, введёшь меня в городскую светскую жизнь? — с усмешкой спросил я. — А то я уже отвык от всего.

Она-то думает, что я отвык за время службы в армии, но реальный ответ, что для меня прошло почти тридцать лет, она так и не узнает.

Встреча прошла спокойно — просто посидели в кафе в паре кварталов отсюда, поели мороженого. Кафе это стояло там ещё с советских времён, и пусть хозяева несколько раз сменились, убранство с тех пор оставалось неизменным.

Я был здесь до этого аж в 89-м с одноклассницей, и с тех пор даже скатерти кажутся знакомыми, как и тяжёлые массивные стулья. Да и музыка старая, будто никто не догадался заменить кассету с «Ласковым Маем» в старинном магнитофоне «Казахстан 101». Так и играют «Белые розы» до сих пор. Зато чисто и спокойно, да народа мало — завтра рабочий день.

Никто не докопался, никакого знакомого не встретил, да и вообще всё шло на удивление тихо, будто я уехал в другой город и зашёл в кафе там, а не прожил здесь с рождения. Я-то помню, что одно время без мордобоя редко когда обходились. Впрочем, раньше я сам был драчливым, ну а другие драчуны сейчас остепенились или давно в братве, на зоне или кладбищах. Да и доставать «чеченца» — себе дороже, это всякие гопники ещё на «афганцах» уяснили.

Ничего странного в моём поведении Даша не заметила. Конечно, я сейчас общаюсь не так, как вёл бы себя двадцатилетний парень в 96-м году, но она в госпитале навидалась всяких, привычная, и понимает, что состояние у всех разное.

События я не форсировал, время есть, а лишних денег и свободной жилплощади пока нет. Короче говоря — молодость на всю катушку, как тогда. Но это дело поправимое, особенно когда знаешь, в какую сторону двигаться.

Так что просто повспоминали госпиталь, одну из общих тем, которая нам знакома, ведь по факту мы же всего во второй раз увиделись в повседневной жизни. Ну и мне есть повод вспомнить о девушке побольше, и с каждой новой минутой ощущение, что на самом деле видел её тридцать лет назад ещё в первой жизни, уходило.

— А помнишь, как ты радио починил? — вспомнила она. — И только когда вернулся, оно сразу сломалось — уронили опять. И тебя все вспоминали, никто сделать не мог. У тебя руки золотые.

— Что-то умею, — сказал я, показав обе руки ей. — Кстати, мы тут дело собираемся открывать. Компьютеры, техника, всё прочее. Много чего руками придётся делать.

— Ого. Продавать? Дорого же стоит.

— Не только. Когда начнём — приглашу.

— Посмотреть?

— Может, втянешься и поучаствуешь, — я подтащил стул к ней поближе. — Не всё же в том магазинчике торговать. Там ещё такая лестница, что однажды кто-нибудь навернётся.

— Ой, не говори, постоянно боюсь, пьяных-то много ходит.

— А ты не помнишь такого Моржова? — спросил я, назвав человека, о котором говорил Шустрый. — Десантник, лейтенантом был, сейчас в милиции работает, опером в уголовном розыске. В госпитале лежал, говорят.

— Помню! — воскликнула она. — Ты же и сам его знаешь. Это Вася, помнишь? Лысый такой, широкий, вы с ним тогда в курилке в карты играли, когда никто не видел, и на бумажках ещё что-то писали. Кто кому сколько должен.

— А, вспомнил-вспомнил, — я закивал, когда образ тут же всплыл в памяти. — Шутник тот, вспомнил. Я почему-то думал, что у него фамилия Васильев. Всё, понял, про кого ты.

Значит, будет проще, и он меня должен знать, и я его. Хоть и не друзья, и лежали в разных палатах, и он тогда был офицер, но всё же пересекались.

Закончили вечер лёгкой болтовнёй по дороге домой. Она пересказала мне какой-то прошлогодний фильм, который я не видел, так как был в армии, после проводил её до дома и твёрдо сказал, что скоро снова зайду. И зайду, само собой.

Когда вернулся, полез в шкаф, нашёл то, что искал, в старой клетчатой тетрадке, которую привёз с собой с Кавказа. Как раз пригодится: и парни повеселятся, и с Моржовым общий язык найду, раз уж играли с ним.

Моржов, значит, это тот десантник, который ходил на костыле и постоянно шутил. Неплохой парень. Ну, всё будет проще.

А ведь мы пересекались с Моржовым не только в госпитале, но и после. Просто во второй раз некогда было поговорить, да и у всех хватало проблем.

* * *

— Да у меня приказ, капитан! — орал сидящий на броне майор-десантник. — Приказ! Ты как не поймёшь⁈ Приказ у меня!

На щеке у него видно шрам от ожога, уходящий вниз, к шее. Он орал так, что порой срывался на визг, а во все стороны брызгала слюна. Но рёв запущенных двигателей БТР и БМД — боевых машин десанта — у него переорать получалось.

— Хоть раненых забери, — спокойно сказал капитан Аверин, стоя перед машиной. — А то хана всем. У меня трёхсотых много. На руках не утащим.

Я стоял рядом и слышал разговор. Стоял и смотрел на горную дорогу, скрывающуюся в тумане. Мы все ждали, когда с той стороны в атаку в очередной раз пойдут «духи».

Когда мы увидели колонну бронетехники и родные рожи сидящих на