Братство. ДМБ 1996 - Никита Киров

Так что спокойно поднялись на пятый этаж, я нажал кнопку звонка, и с той стороны раздался протяжный звонок. Ох, тяжело же его матери тащить его в больницу с тяжёлой коляской через столько ступенек. Надо что-нибудь придумать и помочь.

Открыли быстро.

— Вы к кому? — спросила усталая женщина лет пятидесяти, укутанная в пуховый платок. — Ой, Русик, а я тебя не узнала, — она посмотрела на Царевича. — А вы тоже с ним?

— Мы к Паше, — сказал я. — Сослуживцы мы его.

— Ой, а сейчас чайник поставлю. У меня только к чаю ничего нет. Заходите!

В квартире влажно, на кухне висели недавно постиранные простыни и наволочки. Маленький чёрно-белый телевизор с радиоантенной там включён на всю катушку, показывали «Сам себе режиссёр». Картинка была с помехами. В паре метров от него сидел дед Пашки Самовара, усатый лысый старик в клетчатой рубашке. На нас он даже не посмотрел, а мать Пашки закрыла дверь, и стало тише.

Мы сразу прошли в комнату, где стоял ещё один телевизор, цветной, на котором тоже крутили «Сам себе режиссёр», но здесь не так громко, звук почти выключен.

Самовар сидел в кресле, к нам он даже не повернулся. Допотопная коляска, тяжёлая и неповоротливая, со следами ржавчины на спицах и ободах колёс, стояла у окна. Комната не особо роскошная, обычная, разве что чувствуется женская рука — здесь чисто, на окне стояли цветы, на стене висел пейзаж с зелёным полем. В стенке всё составлено ровно и аккуратно, пыли не видно.

В воспоминаниях и на снимках Самовар был другим: крепким парнем с хитрым взглядом, обычно спокойным, хоть и себе на уме. Сейчас он тощий, бледный, как покойник, покрытый неряшливой щетиной, с сединой в волосах и шрамом на лице от уха до челюсти.

Правая рука сжимала пульт от телевизора, культя левой спрятана в рукаве красного вязаного свитера. То, что осталось от ног, было укутано синим солдатским одеялом.

— О, Самоварчик, давно не виделись! — нарочито радостным голосом воскликнул Шустрый.

— Чё припёрлись? — хрипло сказал Самовар, так и не оборачиваясь.

— Да поздороваться зашли, — с недоумением ответил Борька.

— Поздоровались? Всё, валите нахрен. Мне некогда.

Шустрый опешил, остальные переглянулись, Халява и Газон посмотрели на меня. Только Царевич будто не заметил этого, но его сложно сбить с толка.

Я вышел вперёд и сел на корточки у кресла, опираясь на поручень, посмотрел на ящик, потом на Самовара, ему в глаза. Тот даже не шевельнулся. Я сделал знак, чтобы остальные расселись. Уходить не будем. Мы тут за другим.

— Два дела к тебе, Самовар, — твёрдо сказал я. — На пять минут, потому что всех нас касается. Закончим — свалим. Добро?

Он медленно повернулся ко мне. Перегаром не пахнет, возможно, пока ещё не нашёл утешения в пузыре, терпит.

— Только без соплей, Старый, — процедил он.

— Какие сопли, Туляков? — дерзко произнёс я. — По делу пришли. Помнишь журналиста того, который про нас статью хотел сделать. Щёлкнуть ещё собирался, как он говорил. И который щёлкал пацанов, пока его не поймали.

— Ну? — взгляд Пашки стал жёстче.

— Короче, брат, попадалово с ним.

— Ты же без этой блатной темы всегда общался, Старый, — проскрипел Самовар раздражённым голосом. — Чё опять начал?

— А потому что это всегда тебя бесило, — я хмыкнул. — Чтобы ты не расслаблялся, Самовар. Давай к делу.

Царевич почувствовал момент и достал две сигареты, себе и ему, прикурил, но как прикурил бы любому человеку, которого уважает: чинно, с достоинством, как одному из нас. Самовар её принял и зыркнул на меня. Взгляд серых глаз усталый, но всё же в нём появился огонёк заинтересованности.

— Короче, если тебе позвОнит следак, — простовато сказал Царевич.

— ПозвонИт, — поправил его Самовар, и Руслан хмыкнул.

— Или сам припрётся, — продолжил уже я. — Знай, что мы все ему говорим, как всё было. И ты то же самое говори.

— И как там было? — в голосе послышалась другая интонация.

— А ничего не было, — добавил я. — Не видели, не знаем. Хрен знает, куда он делся.

— Ну и *** с ним, — Пашка стряхнул пепел. — У нас своих забот хватало. Так и скажу.

Из кухни пришёл рыжий кот, потёрся о ноги Газона, понюхал Шустрого, который только сейчас заметил, что у него из носка торчит ноготь большого пальца, и торопливо спрятал дырку.

Когда кот подошёл к Шопену, то напрягся, наверняка учуяв запах собаки. Но Шопен любил всех животных, кроме гусей, поэтому поднял кошака к себе на колени и начал тискать, гладя сразу двумя руками. Кот стоически терпел, потом замурчал.

— Вот только он, падла такая, что-то заподозрил, — продолжал я. — Но конкретики нет, иначе бы действовал жёстко и официально. Что думаешь по этому поводу?

— Я? — переспросил Самовар, с удивлением посмотрев на меня.

— А кто ещё? Мы к тебе пришли, а у тебя котелок всегда варил.

— Башка-то на месте осталась, — едко добавил Халява.

— И ты в неё не только ешь, — Шустрый засмеялся.

— Подумать надо, — Самовар потёр затылок, потом посмотрел на меня. — А чё, кроме меня никого нет? Адвоката нанять надо.

— Нанят, — я кивнул. — И в смысле, кроме тебя никого? Разговор только для нас, не для чужих ушей, а ты чё отмазываться решил? Все вместе тогда были, и ты тоже с нами. Вот и давай решать, что придумать. Следак же просто так не отстанет.

Это я говорил не в смысле, что он повязан в том деле, а что остаётся одним из нас. И этот смысл до него дойти должен. Пусть думает, хоть что-то. Только так и надо.

— Знаешь, чё думаю, Старый, — задумчиво проговорил он, и все внимательно слушали. — Там кто-то из пацанов в милицию же ушёл. Надо бы поговорить с ними, сказать, что прессуют, но не говорить, как на самом деле было. Они нас поймут, сами, может, тоже какого-нибудь снайпера наказали в своё время, так все делали. И заодно можно узнать, есть ли у него какие-то конкретные показания или улики. А так я думаю, что ты