Братство. ДМБ 1996 - Никита Киров

class="p1">На карте, как мы и думали, было всё: все блокпосты в округе с количеством личного состава и техники, радиочастоты и время выхода в эфир, у кого какие позывные, кто командиры и их заместители.

Вся информация о наших войсках, которую этот гад, воюющий против нас за лёгкие деньги от боевиков, даже не удосужился запомнить.

И если бы вместо меня и наблюдательного Самовара здесь были бы какие-нибудь только что прибывшие срочники, гад смог бы проехать. Но мы здесь не первый день, и хитростей повидали всяких. Этот оказался не самым умным.

— Знаем мы таких «своих», — я махнул рукой. — Газон, иди за Маугли. Самовар, что там?

— Поддельные, — тот большим пальцем перебирал купюры. — Ну вот, стал предателем за тридцать сребреников, — он посмотрел на захваченного «майора», — только тебе одни фальшивки отсыпали. Ну ни ума, ни фантазии у человека. Старый, — он посмотрел на меня и кивнул на чемоданчик со спутниковым телефоном. — Можно я домой позвоню, пока командир не видел? А то невеста ждёт.

— Звони, только быстро.

* * *

Паша Туляков, которого мы сразу окрестили Самоваром, был заметно старше любого из нас. Ему было целых двадцать четыре года, когда он попал в армию.

Самовар успел отучиться год в медицинском, откуда вылетел после заваленной сессии, но успел устроиться в экономический институт Тихоборска, избежав внимания военкомата.

Проучился он там аж до пятого курса, но умудрился разругаться с деканом на зимней сессии и вылетел. На второй год попасть не успел — в этот раз военкомат про него вспомнил, явно не без участия злопамятного декана, и Самовар отправился в армию простым срочником.

Если бы не это, то Туляков всё равно бы попал к нам, но уже офицером, таких неопытных лейтенантов-двухгодичников из гражданских вузов с военной кафедрой мы повидали много. И далеко не все из них смогли адаптироваться, как тот же Маугли.

В общем, мы оказались с Самоваром вместе. Сначала он нас сторонился, важничал из-за возраста, но когда пошла жара, он втянулся. Самовар — зануда, любитель умничать и всех поправлять, у него охренительная память и своеобразное чувство юмора, порой слишком тонкое и непонятное простым пацанам. Ещё он начитанный, разбирался во многом, умел слушать. За интеллигента мы его не принимали, потому что он и драться умел, и пить, и не терялся, когда нас прижимало. Не бросал нас, а мы его. Ну и первую помощь умел оказывать лучше всех — сказывалось первое незаконченное образование медика.

Весной этого года, как раз примерно полгода назад, он подорвался на мине, потеряв обе ноги ниже колен и левую руку. Подорвался не по собственной дурости, он-то как раз был аккуратным на этот счёт, а пытался спасти одного… скажем так, гада, который не помнит добро. Не из нашей семёрки.

Мы вытащили Самовара с того поля: Газон пёр его на себе, остальные прикрывали, потому что взрыв привлёк противника. Конечно, домой Туляков вернулся раньше всех. Никаких протезов ему не выдавали, никакой помощи не оказывали.

Само собой, что характер быстро стал угрюмым и сложным, он не хотел общаться и мог наговорить всякого каждому, поэтому пацаны не то чтобы избегали его, просто всячески откладывали визиты к нему на потом. Вплоть до того момента, когда стало поздно.

Только Царевич к нему ходил, и я уже думал об этом, что когда я уехал в той жизни, только Руслан и встречался с каждым из нас. Но все вместе уже не собирались. А потом, когда и его не стало, всё разрушилось окончательно.

И тем не менее, в этот раз я исправлял многое и был настроен помочь Самовару, потому что он в семёрке, и много раз прикрывал каждого из нас. Да, если будут бабки, Пашку не забудем: справим ему протезы, хорошие, наймём специалистов или направим туда, где помогут это всё освоить. Но до этого времени надо его подключать в работу и не бросать.

Если он почувствует, что не забыт и действительно нужен остальным, то выйдет сдвинуться с мёртвой точки. Тем более, мы-то все его хорошо знали, а он нас.

И Самовар действительно мог пригодиться, с такой-то памятью и живым умом. Лишь бы не спивался, как Халява. Впрочем, Слава под присмотром, главное — не оставлять одного, а то старые клубные товарищи живо его притянут продолжать веселье.

На улице начинался снег, который слегка присыпал дорогу. Халява включил поворотник и заехал во двор типичной хрущёвки. Погода не располагала к отдыху на свежем воздухе, поэтому людей было мало. Разве что бабушки у третьего подъезда собрались, наверняка обсуждая новую серию «Санта-Барбары» или «Тропиканы».

Есть знакомые машины: «Нива» Царевича и «девятка» Газона. Сами они курили в стороне за грибком на детской площадке, стоя так, чтобы он их прикрывал от дома. Некоторые привычки останутся навсегда.

К ним подтянулся Шопен, о чём-то с жаром рассказывая. Судя по тому, как он держал руки и двигал тазом, то опять о старом случае с медсестрой в части.

— О, какие люди, — Газон медленно развернулся и направился к нам своеобразной блатной походочкой. — Халява, и трезвый? Ты это, как так-то? А я думаю, чего снег вдруг пошёл.

— А по сопатке? — с напыщенной серьёзностью произнёс Славик.

— Базаришь.

Все пожали друг другу руки, постояли. Парни будто не хотели заходить, искали любую причину, чтобы отложить момент.

Ведь и смотреть на него тяжело, и боялись, что он снова спросит, как тогда: «нахрена вы меня вытащили таким? Лучше бы бросили».

— Видел того фраера из пятой, — проговорил Газон, сплёвывая шелуху от семечек, — из-за которого Самовар подорвался. Раньше, сука, косячил и крысятничал, а сейчас так вообще чёрт стал. Так и хромает, ходит. Зато довольный, при бабках. Подойти захотелось, накидать ему, какое он чмо, да он свалил, как меня увидел. Без нас-то там бы его живо в деревянный бушлат приодели… в цинковый, вернее.

— Да забей на него, — мрачно сказал Царевич. — Ссались тогда все, а кинул остальных только он один. Что его вспоминать?

— Пошли, — я махнул рукой и отправился первым, но остановился перед дверью, оглядев всех. — Только без жалости, пацаны, он этой жалости на гражданке уже наелся. И вот от нас он её не ждёт. Ведите себя, как обычно. Как раньше.

В подъезде собралась компания сомнительной молодёжи, пяток парней, которые агрессивно ржали над какой-то шуткой. Но