Инженер Петра Великого 11 - Виктор Гросов

против прочности. Столкнулись два подхода: лаборатория против завода. Я, как конструктор, стремился довести до совершенства один прототип. Он, как промышленник, был готов запустить в серию даже «сырую» модель, лишь бы немедленно получить результат. И в нашей ситуации он был прав.

Месяц пронесся лихорадочным, безумным вихрем. Наши мастерские, превратившиеся в «Свободную механическую школу», шумели круглосуточно. К моему удивлению, Бернар Пикар вернулся из Амстердама необычайно быстро. Он пришел в восторг от идеи делительной машины и с головой погрузился в работу, став для молодых женевских подмастерьев одновременно и божеством, и тираном. Гоняя их за малейшую неточность, он в то же время щедро делился секретами мастерства, которые старые гильдии держали за семью печатями. Мой расчет оправдался: я нашел фанатика своего дела.

И вот, наконец, из цеха вынесли первую партию: сотню «Народных труб» и два десятка «Офицерских биноклей». Я взял в руки один из серийных образцов — не чета прототипу. Тяжелый, ладно скроенный латунный корпус, плавный, без малейшего люфта, ход механизма фокусировки, и, главное, — линзы. Картинка получилась ясной, резкой, почти без искажений по краям. Качество превзошло самые смелые ожидания. Оставалось самое сложное: превратить этот кусок стекла и металла в золото.

Не успела высохнуть краска на первой партии, как коршуном на добычу налетел Меншиков. Своей целью он выбрал Анну Морозову, нагрянув в ее импровизированную контору в одном из флигелей нашей резиденции. Зайдя за какими-то бумагами, я невольно подслушал их разговор.

— Аннушка Борисовна, душа моя! — начал он своим медовым, елейным голосом, расплываясь в улыбке и вручая ей какую-то безделушку из Парижа. — Поздравляю с почином! Дело-то, видать, выгорает! Слыхал, гляделки ваши — чудо что за вещь!

Анна, не отрываясь от счетных книг, холодно поблагодарила и отодвинула подарок в сторону.

— Так вот я о чем, голубушка, — продолжал он, обходя ее стол. — Восхищен твоей хваткой! Хотя пойми, одно дело — торговать пенькой, другое — вести дела с европейскими дворами. Тут нужны связи, опыт… Позволь мне помочь, направить. Я сведу тебя с нужными людьми, моими старыми друзьями в германских княжествах.

Я замер за дверью. Классический Меншиков: не отобрать силой, а поглотить. Стать «покровителем», «наставником» и в конечном итоге подмять под себя все финансовые потоки. Похоже, он искренне считал, что эта «купчиха» провалит дело, и он, как государственный муж, просто обязан вмешаться. Ну и украсть по пути, само собой.

— Благодарю за заботу, Александр Данилович, — голос Анны был ледяным. — Но у меня уже есть свои люди. Надежные. Через генуэзских и голландских купцов.

— Девочка моя, да что ты понимаешь в этих делах! — в голосе Меншикова прорезались стальные нотки. — Генуэзцы — плуты, голландцы — скряги! Тут мужская хватка нужна! Я дело говорю! Отдай товар мне, не пожалеешь!

— Светлейший, — Анна наконец подняла голос. — Позвольте напомнить вам приказ Государя. За все финансовые и торговые дела посольства отвечаю я. Лично. И отчитываюсь только перед ним. И перед генералом Смирновым.

Молодец, девка. Я предусмотрительно, еще до начала всей затеи, выбил у Петра бумагу с четким разграничением полномочий, предчувствуя, что рано или поздно кто-то попробует влезть.

— Ты… да ты… — Светлейший задохнулся от ярости. — Да я тебя… в порошок сотру! Ты знаешь, кто я⁈

— Знаю, — спокойно ответила Анна, возвращаясь к своим книгам. — Именно поэтому и напоминаю о приказе. А если вы попробуете мне помешать, я немедленно доложу Государю, что вы срываете обеспечение армии в военное время. Думаю, он найдет для вас подходящие слова.

— Это все Смирнов тебя мудреным словечкам научил, — зло плюнул Меншиков.

Он постоял еще мгновение, а потом вылетел из комнаты, чуть не сбив меня. И сделал вид, будто все в порядке. Тихая война за контроль над будущей прибылью началась.

А сама прибыль не заставила себя ждать. Блестящую операцию на ярмарке в Аугсбурге агенты Анны провернули уже через неделю. В скромной лавке, арендованной в самом центре ярмарки, на продажу выставили всего одну подзорную трубу. Однако рядом с ней, для сравнения, красовалась лучшая и самая дорогая голландская. Любому желающему предлагали провести «слепой тест»: посмотреть в обе и сказать, какая лучше. Разница бросалась в глаза — наша оптика давала более четкую и светлую картинку.

Следующим номером программы шла демонстрация прочности. Молодой приказчик Морозовых, наш агент, «случайно» ронял на каменный пол дорогую голландскую трубу — та разлеталась вдребезги. А потом ронял нашу. Она оставалась целой, благодаря специально разработанному мной ударопрочному корпусу с внутренними амортизаторами из пробки.

К вечеру у лавки собралась толпа купцов, капитанов и офицеров, приехавших на ярмарку закупать снаряжение. Агенты объявили, что это лишь образец, а сама мануфактура начинает прием заказов. Цену они назвали на треть ниже голландской.

Эффект был подобен взрыву. Слух о «небьющихся русских гляделках» с невероятно чистым стеклом мгновенно разлетелся по Европе. Заказы, подкрепленные золотом, посыпались со всех сторон. Спрос превышал предложение в десятки раз.

Мы победили. Наша «Русско-Женевская Оптическая Мануфактура» (идеальное сокращение — «РЖОМ»), толком не начав работать, уже становилась легендой. Однако у этой победы была и обратная сторона. Вечером, когда мы праздновали успех, Ушаков принес тревожный доклад.

— Петр Алексеевич, — сказал он, — за лагерем замечено три новых группы наблюдателей. Судя по манерам и одежде — австрийцы, англичане и, кажется, люди из Ватикана. Они больше не прячутся, изучают нас. В открытую.

Вот теперь мы стали слишком ценной добычей, чтобы нас убивать. Теперь нас собирались брать живьем.

Наш успех прогремел на всю округу. Слухи о «русском чуде» в Женеве, подкрепленные ежедневной канонадой петровских учений, наконец-то заставили бернского медведя вылезти из берлоги. До них наконец дошло, что у них под боком зреет нечто более серьезное, чем отсидка опального посольства. Мы создавали мощный промышленный кулак, и пассивное наблюдение за нами превратилось для Берна в непозволительную роскошь.

Без всякого предупреждения в Женеву прибыла делегация из Берна. Возглавлял ее тот самый старый полковник фон Ваттенвиль, глава их Совета. Однако на этот раз он приехал с предложением.

Переговоры проходили в ратуше. В зале, помимо нас, присутствовал весь состав Временного комитета — с каменными лицами, боясь поднять глаза, они играли отведенную им роль мебели.

— Ваше Величество, генерал, — начал полковник без предисловий, — мы с интересом наблюдаем за вашей деятельностью. Вы проявили недюжинный ум и энергию. Однако вы превращаете Женеву, нашего союзника, в свой частный арсенал. Это нарушает баланс сил и напрямую угрожает нашему нейтралитету. Мы не можем этого допустить.

Он обвел нас оценивающим взглядом.

— Поэтому мы, посовещавшись, предлагаем вам выбор.

Пётр напрягся, готовый взорваться.

— Выбор первый, —