Инженер Петра Великого 11 - Виктор Гросов

— Это все. Ваше Святейшество? — голос Паолуччи выдернул его из вязких воспоминаний.

— Все, Фабрицио. Можешь идти.

Кардинал поклонился и вышел. Климент остался наедине со своими «победами». Его Крестовый поход, толком не начавшись, уже привел к чудовищному усилению главных врагов Святого Престола. Мечта о предводительстве над Европой рассыпалась в прах. Он был победителем, проигравшим все еще до начала битвы.

Тихий стук прервал тягостные размышления Папы. В кабинет шагнул генерал Общества Иисуса, глава иезуитской разведки, отец Микеланджело Тамбурини. На его лице, словно высеченном из каррарского мрамора, явственно проступала тревога.

— Ваше Святейшество, — произнес он, опускаясь на одно колено и протягивая запечатанный пакет, — экстренное донесение из Женевы. От брата Маттео.

Сломав сургучную печать, Климент XI углубился в чтение. Строки, выведенные мелким, убористым шифрованным почерком, вопили об ужасе. По мере чтения брови понтифика медленно ползли вверх. Картина, разворачивающаяся перед ним, не имела ничего общего с убаюкивающими докладами Паолуччи. Вместо отчаяния окруженных русских — неприступный и процветающий анклав. Настоящее осиное гнездо, с каждым днем становящееся все больше и злее.

«…они не стали штурмовать ратушу, — доносил брат Маттео, — За три дня, путем подкупа, шантажа и хитроумных диверсий, они полностью парализовали город. Лишили его оружия, хлеба и власти. А затем, под видом „примирения“, свергли законный совет и поставили марионеточный».

Понтифика неприятно кольнуло. Интриги, манипуляции, игра на человеческих слабостях — русские варвары действовали их же оружием, всем арсеналом иезуитской политики, только грубее, быстрее и эффективнее.

Однако вторая часть доклада, оказалась страшнее. Матео с суеверным ужасом описывал работу некой «мануфактуры».

«…их главный товар, — писал он, — некие „гляделки“, оптические трубы невиданного качества и прочности. Они наладили их производство и, в обход всех блокад, торгуют ими по всей Европе. Я сам, Ваше Святейшество, видел, как агент баварского курфюрста тайно покупал у них целый ящик артиллерийских дальномеров. А на прошлой неделе сюда прибыл посланник от самого принца Евгения! Они продают оружие армиям Крестового похода! И те покупают! Они наживаются на войне, которую мы же против них и объявили!»

Климент сжал губы в тонкую линию.

«…и еще, — продолжал иезуит, — ходят слухи, что русские уже начали нанимать наемников. Но платят им не золотом. Они платят какими-то бумагами, векселями их новой „Русско-Женевской компании“. И самое невероятное — эти бумаги принимают! Местные банкиры готовы менять их на золото, потому что они обеспечены будущими поставками русского железа. Они создают из воздуха деньги, Ваше Святейшество! Деньги, не подкрепленные ничем, кроме слова еретика и чернокнижника!»

Понтифик отбросил лист. Память услужливо подбросила еще одно воспоминание, окончательно убедившее его несколько месяцев назад подписать буллу. Тот самый, второй, дополненный доклад иезуитов о Смирнове. В нем содержались описания машин, глубокий анализ его действий в России, в Польше, в том же Париже. И вывод, тогда показавшийся преувеличением, а сейчас звучавший как пророчество.

«Этот человек, — писал тогда глава ордена, — действует как дьявол-искуситель. Он развращает. Он несет ересь золотом и идеями о „прогрессе“ и „выгоде“. Он не ниспровергает веру. Он делает ее ненужной, заменяя ее верой в человека и машину. Он опаснее Лютера. Лютер расколол Церковь. А этот чернокнижник может уничтожить саму веру».

Тогда, в своем высокомерии, он счел эти слова преувеличением. Теперь же они звучали по другому. Русские строили в Женеве альтернативную цивилизацию. С другой экономикой, основанной на бумаге и обещаниях будущего. С другой армией, основанной на технологиях. С другой идеологией, основанной на выгоде.

Вернувшись к столу, он снова склонился над картой. Теперь Женева на ней была очагом чумы, а не ловушкой для русских. Той самой черной смерти, только поражавшей разум, и уже начавшей расползаться по Европе, заражая ее своими идеями, товарами и нечестивыми деньгами. Его Крестовый поход обернулся скальпелем в руках неумелого лекаря: пытаясь вырезать занозу, он лишь вскрыл гнойник, позволив заразе хлынуть в кровь всего христианского мира. Он запер тигра в клетке, слишком поздно осознав, что прутьями этой клетки служит вся Европа.

Не успел Климент XI оправиться от потрясения, как ему доложили о прибытии чрезвычайного посланника от Совета Берна. Швейцарец. Протестант. В сердце Апостольского дворца. Еще несколько месяцев назад подобное сочли бы кощунственной шуткой. Теперь же, под давлением обстоятельств, пришлось его принять.

Вошедший герр Штайгер оказался полной противоположностью велеречивым итальянским дипломатам. Кряжистый, с обветренным лицом и цепким, немигающим взглядом, он говорил без обиняков.

— Ваше Святейшество, — заявил он, пропустив цветистые преамбулы, — Совет Берна с тревогой взирает на события в Женеве. Мы не можем оставаться в стороне, когда у наших границ разгорается пожар.

Папа хранил молчание, давая швейцарцу высказаться.

— Мы готовы присоединиться к усилиям Священной Коалиции, — продолжил Штайгер, — и усилить блокаду этого русского анклава. Наши полки могут быстро решить проблему.

На мгновение в глазах понтифика мелькнула надежда. Однако швейцарец добавил:

— Но наши солдаты не воюют за красивые слова. Берн понесет убытки от прекращения торговли. Мы хотели бы получить… компенсации. И гарантии.

Начался циничный торг. Швейцарец требовал папских даров, торговых привилегий, права беспошлинного прохода для своих караванов.

В ходе разговора Штайгер, будто невзначай, обронил фразу:

— Мы, конечно, с негодованием отвергли предложение этих русских. Они осмелились предложить нам, свободным гражданам Берна, доступ к своим дьявольским технологиям в обмен на союз!

Смысл недосказанного заставил нервничать понтифика. Шантаж. Бернцы давали понять: если Рим не заплатит, они могут и передумать.

Холодный цинизм торгаша-еретика вернул Климента к мыслям о первопричине этого унижения. Он, Папа Римский, вынужден торговаться с купцом-протестантом. Крестовый поход… Какая горькая ирония! Джованни Франческо Альбани слишком хорошо знал историю. Уж он-то знает позор Четвертого крестового похода, когда «воины Христовы», забыв дорогу в Иерусалим, разграбили и уничтожили христианский Константинополь. Тогда тоже говорили о вере, а думали о генуэзских векселях и венецианских торговых путях. И вот он, наместник Святого Петра, спустя почти пять веков повторяет этот постыдный фарс. Объявляет священную войну за интересы лондонских банкиров, пахнущих барышом венских Габсбургов, чья набожность всегда измерялась весом имперской короны. Боже, какой позор.

В ушах зазвучал голос собственного секретаря накануне подписания буллы.

— Ваше Святейшество, — осторожно сказал тогда старый монсеньор, — а что, если Франция не поддержит нас? Король Людовик — прагматик. Он видит в русских союзников.

— Он не посмеет! — с гневом бросил тогда Климент. — Он — «христианнейший король»!

Самоуверенность, с которой он отверг тогда эти сомнения, теперь, под холодным взглядом швейцарца, обращалась