Магритт - Павел Александрович Шушканов

были за люди и что она сделала плохого для них, но в деревню она вернулась в слезах и со страхом в глазах. Хмурые типы много раз приезжали к их дому и говорили о каких-то деньгах, и от этих разговоров ее отец становился все мрачнее и печальнее. Обходчик на забытой железной дороге – его представление о больших деньгах было ограничено призами в телепередаче «Мофа».

– Поэтому она сбежала, – сказал я.

– Сбежала? – хохотнул доктор. – У тебя другая история, упаковщик. Она не могла сбежать. Чтобы скрыться, нужны деньги, и большие. И ее бедный отец добыл их.

– Подожди… – Я начал догадываться, но боялся спросить.

– Да, упаковщик. Такие контракты незаконны в Поднебесной, и за них быстро отправишься за решетку навечно. Но не в Сиболии. То, что ему предложили, казалось гигантской суммой. Но если учесть, что парных органов у человека не так уж много… В общем, часть денег он получил сразу. Это позволило им сбежать сюда, купить новые документы и подписку. Но расплачиваться пришлось.

Вивисектор прервал свой рассказ, запустил аппарат и долго всматривался в бегущие по экрану картинки.

– Что с ним случилось? – спросил я.

– Он умер на столе. Не знаю, какой мясник делал дело, но он был явно не профи. Хотя есть у меня пара версий. Может, тем людям нужно было больше, чем в контракте. А может, просто это было забавно – не все из нас адекватные, как я, да и я не слишком.

– Я заметил.

Вивисектор пожал плечами.

– Когда мы, через три года после того случая, узнали, что кто-то собирает информацию о нас, стало страшно. Хризантема – штука двухсторонняя, как обоюдный глазок в двери. Ты следишь за кем-то, а информация об этом быстро сливается ему самому. И то, что мы купили в итоге, ужасало: адреса, расположение кабинетов и планировка, график работы и передвижения, состояние здоровья и список родных. И каждый день, каждый шаг стал невыносимой мукой. Я ждал иглы в дверной ручке, пули в затылок, кислоты в стакане с водой. Я ждал взрыва моего кабинета каждую секунду, но ничего не происходило. А потом появился этот негласный договор. Мы не трогаем Руолан Ли, пока она не трогает нас.

– Я бы выпустил кишки каждому из вас, – сказал я, но не слишком убедительно.

– Ты – нет. Она могла бы, но не делает этого. Или ищет того самого доктора, или просто изощренно измывается над нами.

Я схватил его за руку. Он удивленно уставился на меня мутными глазами.

– Ты мог убить ее. Прямо сейчас.

– Знаю. Но я все еще чертов доктор. И когда она проснется, я снова буду бояться ее. Пока она жива. А когда она умрет, мы соберемся и выпьем бутылку самого дорогого акаши за свое освобождение. Но не перестанем бояться и дальше.

Он закурил и впился взглядом в снимки на черном экране.

– Ты понимаешь что-нибудь? – спросил я, нависнув над экраном возле него.

– Больше, чем ты думаешь. Я в первый раз такое вижу. И мне нужно выпить еще.

* * *

Мы сидели в полной тишине и смотрели на снимки, неспешно всплывающие из глубин монитора. За приоткрытой дверью тихо ворочалась Алина. Лань сидела в кресле вивисектора и удивленно разглядывала свои руки.

– Это очень тонкая и профессиональная работа. Я вообще не понимаю, как такое возможно сделать через небольшой разрез. Явно не кустарная работа.

Я вглядывался в снимки, на которых вращались лобные доли мозга. Их опутывала тонкая паутина почти неразличимых нитей.

– Это словно дополнительная сеть нейронных связей, и она уходит вот сюда. – Он ткнул пальцем в изображение затылочной части. – Тут контролирующий блок. Микрочип, даже группа микрочипов. Кто бы это ни сделал – он либо гений, либо тут работал целый медицинский центр.

– JB? – предположил я.

– Вполне допускаю.

Я закурил, приспособил под пепельницу упаковку от шприцев.

– Ладно, как эту штуку достать?

Вивисектор нервно хохотнул:

– Да никак. Будь это чип-модулятор или что-то подобное, я просто выковырял бы его скальпелем. Но тут очень глубокое внедрение. Я бы сказал, что эта структура – часть мозга. Она не приносит вреда, но что-то меняет в его работе – моделирует, контролирует, заставляет отделы работать не так, как нужно. Убрать все это может только тот, кто установил. И даже не вздумай просить меня об этом. Все, что я могу сделать для тебя, – но за деньги, само собой, – избавить ее от мучений.

– Ей больно? – спросил я.

– Не думаю. Я не вижу никаких нарушений в работе мозга. Просто он работает не так, как обычно. Хотел бы я пообщаться с этим профи.

– Я тоже, – заверил я.

Доктор тоже закурил. Он промакивал полотенцем потный лоб. Выбритый знак «刀» на его виске казался ярко-красным, как неоновая вывеска.

– Есть хоть какой-то шанс удалить эту штуку? – спросил я.

– Я уже ответил.

– А отключить ее?

Вивисектор пожал плечами:

– Мы не знаем, к чему это приведет. Сейчас все работает и выполняет какие-то функции, но что будет при отключении, – он развел руками, – не имею никакого понятия. Могу попробовать, если хочешь.

– Руки свои от девушки убери!

Мы обернулись на голос. Алина стояла в дверях и разминала пальцы. В ее очках отражался свет хирургических ламп.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я, поднимаясь.

– Сносно. У тебя есть обычная вода или только спирт?

Вивисектор взглянул на часы.

– Тебе бы отдохнуть еще час.

– Я в норме.

Она умылась над ржавой раковиной и натянула куртку.

– Нужно идти. Будь я агентом JB, я бы проверила всех работающих допоздна подпольных врачей. Сколько стоят снимки?

Доктор замялся, но назвал сумму. Алина протянула карточку.

– Я бы не брал денег, но они тебе скоро уже будут ни к чему, – виновато сказал он.

– Тогда с тебя еще телефон. Желательно не разбитый и подключенный к Сети. Не говори, что тебе ничего не оставляют в залог, – сказал я.

Доктор полез в ящик, где среди прочего хлама нашлись и несколько сносных аппаратов.

– Бери любой. Просто бери. Тебе деньги еще пригодятся.

Я выудил из кармана и бросил на стол несколько мятых купюр.

Туннель опустел. В нем гудел ветер, шевелил разбросанные листовки и рваные пакеты. Откуда-то из глубин шахты доносился пульсирующий звук музыки – клуб или подпольные бои. Они только открываются в это время, чтобы к утру оставить после себя горы мусора в туннелях и горы юаней в карманах владельцев.

Но в стороне павильона, где в плитке под ногами темнели дыры от выломанных турникетов, было тихо. Человек стоял на краю платформы и не смотрел на нас, словно ждал поезда. На нем был легкий костюм, и ветер из туннеля шевелил полы его