Бродник - Денис Старый

её нет. А лишь только буреломы, деревья, кустарники и болота, — он понурил голову. — Видать, Леший нынче не принимает меня за своего, кружит, и не могу разобрать, куда. Помоги — мы заплатим!

— Дядька Глеб, ну как же так? — возмутилась девица. — Как можешь ты просить?

— А вот так, дочка! Три дня мы уже кружим. И если Леший решил нас блудить в лесу, то и не отступится. А хлеба у нас нет, и молока нет: кобылье молоко Леший не любит, ему козье, оленье, коровье подавай. Лесное он существо. И ты нагой обнимать деревья не желаешь, — сказал мужик.

Было видно, как девушка смутилась, покраснела, даже чуть опустила лук и начала прятать глаза. Боже! Какая же милота! Не включил бы мозг — точно поплыл бы.

— Сколько вас? — спросил я.

— Три мужа, включая меня, и взятого вами Гедеона… Он живой? — сказал мужик.

— Живой. Но своих ратных, старик, учи лучше. Его взял мой отрок, — сказал я и посмотрел в сторону Волка, который стоял с открытым ртом и, казалось, даже не моргал — пялился на девицу.

Не по годам она ему. Ей явно было больше шестнадцати лет, а Волку едка четырнадцать. Чур меня! Неужели ревную? Подумав об этом, я даже улыбнулся.

— Насмехаешься над нами? — грозно спросил мужик.

— Если у вас нет даров даже Лешему, то, видать, и сами голодны? — вместо ответа спросил я.

Между тем я смотрел на девушку и заметил, как она сглотнула слюну. Точно голодная.

— Мы, на манер зверей-убийц, чингизидовых внуков, кровь лошадиную пьём, — между тем горделиво сказала девчонка.

— Оттого твоя Бурка уже еле держится, что вся изрезана, — нравоучительно заметил мужик. — Пожаалела бы животину!

Нет, всё же милота зашкаливает. Девица ещё и кровь пьёт — живодёрка! Ну как такая не может привлекать внимание? Как минимум, внимание.

— Много заплатишь? — прикрывая своё желание безвозмездно накормить и одарить путников, вернее путницу, прикрылся я рационализмом.

Хотя серебро мне ну никак сейчас не ценно. Пока что добрый инструмент и еда — вот ценнейший для нас ресурс.

— Как и сказал, три гривны за то, что выведите нас к реке и покажете как лес этот миновать, дабы выйти в степь между Доном и Днепром, — тоном опытного торговца сказал мужик.

Не знаю я ценности гривен. К моему великому сожалению, супермаркетов поблизости не обнаружено. Может быть, в этих краях и вовсе серебро не имеет хода, а люди более практичны и, если и торгуют, то скорее обмениваются вещами и продуктами. Хотя, для чего-то убитый мной предводитель общины бродников хранил серебро. А винить Пласкиню в полном идиотизме я не стал бы даже после смерти его.

— Зови остальных своих людей. Кто еще остался? Баба за конями приглядывает? Оплата за мою помощь будет в том, что ты расскажешь, что видел, что происходит в степи и от чего вы убегаете, — принял решение я, улыбнулся и добавил: — а еще Танаис пущай менее строптивой будет и уважительно говорит. У нас бабы не забалуют.

Вот это я сказал, и чуть не поморщился. У нас не забалуют бабы? Ну да… Себе-то врать не нужно. Только случился самый что ни на есть бабий бунт.

— Это великая плата, куда как больше, чем-то, что я тебе предлагаю, — сказал мужик, вновь торгуясь.

— Дядька Глеб! Что он предлагает? Я не согласная, не стану я покладистой с этим… я и пустить стрелу могу, — сказала неугомонная девица.

Я, почему-то не услышал в своем требовании, чтобы Танаис умерила свою строптивость, подтекста. Однако… О чем думает эта чернобровая головка?

— Иной платы не будет. Но ты ещё и должен понять, если мудрый человек, — нарочито проигнорировав очередные женские стенания, продолжал говорить я. — Пойми, что так вы ещё и жизни свои покупаете. Да и выкуп за твоего человека, который у меня в поселении, я не требую. Так что решай, пока есть такое предложение, иначе я передумаю.

Мужик подошёл к девчонке… ну, пусть, к молодой женщине. Но то, что она выглядит для меня и воспринимается мной как женщина — факт. И слава Богу! А то трудно мне, старику, жить с тем, что вокруг одни молодые или вовсе малолетние. Ведь и бабка Видана для меня, того, что покинул будущее, молодка хоть куда. А сейчас посмотрю. Я аж вздрогнул.

— Нет! — уже в который раз выкрикивала девушка, реагируя на сомнения мужика.

А тот ей всё что-то вдалбливал и вдалбливал.

И вот уже строптивая амазонка начинает кивать головой.

И почему в природе так заложено, что к строптивой женщине мы, мужчины, относимся, как охотники к умному и резвому зверю? Так, чтобы в конце концов обязательно его добыть. Но только чтобы повозиться пришлось, ибо сразу и все — не столь интересно.

Ну а женщинам часто нравятся бунтари, уж никак не домашние мальчики, им лётчиков или откровенных бандитов подавай. Ну или я в чём-то ошибаюсь? Но ведь ещё наше всё, Александр Сергеевич Пушкин, на что-то похожее намекал. Знал, наверное, бунтарь, за что именно его любят женщины.

Мы возвращались к поселению, я улыбался. Хотя особых причин для веселья не было. Но складывалось впечатление, что я, как тот дед Мазай, — всё бегаю и собираю тонущих зайцев. А мне бы не зайцев, а волкодавов и побольше.

Я, к примеру, уже меньше думал бы о том, как ужиться с соседями, а поглотил бы их и стал ещё сильнее.

* * *

Поселение

5 января 1238 года

— Ну и отчего вы смолчали? Али вам по нраву всё? — между тем решила устроить в поселении свой митинг жена Власта, Мила.

— Прошу тебя, не надо, — одёрнул Макар Мстивоя, когда воин решительно направился к очередному стихийному вече. — Пусть выговорится. Коли затыкать людям рот, то тут али оружием, али никак. Токмо кого побьешь, и не будет пути иного, как страхом держать людей.

Воин послушался старика. Мстивой не хотел слушать ни единого довода против Ратмира. «Министр обороны поселения» остоянно искал себе оправдание в том, как это он смог подчиниться десятнику, ну а теперь видел, что десятник этот и воеводы стоит, будучи благодарным за спасение жизни. Так что был готов действовать грубо и решительно. Но и Макара Мстивой уважал.

— Мила, а