Арлекин снимает маску - Андрей Евгеньевич Фролов

схватить, обнять, прижать к себе, жарко расцеловать. Но тонко-выверенные жесты, язык тела и едва заметная мимика Алекса молча приказывают ему оставаться на месте. Экстракт делает своё дело, секунды ускользают…

— Ты хорошо знаешь, что меня больше нет, — мягко, искренне говорит Бельмондо, окончательно срастаясь с ролью мёртвого сержанта. — Но, прежде чем уйти навсегда, я бы хотел, чтобы ты кое-что выслушал, отец. От меня лично.

Бхикшу задыхается от единовременно переполняющих его счастья и горя. По уродливому родимому пятну Ускользающего бегут неприкрытые слёзы. Пользуясь специальной сканерной линзой, имплантированной в левый глаз, Бель старательно контролирует его пульс, частоту дыхания и артериальное давление. Пока показатели в норме, и феромоновый арлекин разворачивает рваный, чуть обугленный по краям силиценовый лист…

Письмо нашли летом этого года, когда место былого сражения расчищали под строительство новой железнодорожной ветки. В забытой Творцом стране, где дневной температуры хватит, чтобы зажарить куриное яйцо прямо на асфальте. Через два неполных года после конфликта, в котором не осталось ни победителей, ни виновных. Нашли вместе с теми частями сержанта, что не удалось забрать во время эвакуации.

Родня господина Рогова решила не просто передать обнаруженную записку скорбящему отцу. Она решила преподнести ему дар, который в наши дни могут позволить себе далеко не все…

— Здравствуй, отец! Знаешь, если это письмо попадёт в твои руки, это будет означать, что меня всё же убили.

Алекс читает, хотя мог бы процитировать всё послание по памяти. Краем глаза он наблюдает за реакцией клиента, на 100%, больше невозможного, всей душой уверовавшего в чудо.

— Вот уже четырнадцатый месяц, как мы с тобой не разговариваем, — умело играя отрепетированными интонациями, говорит Бельмондо. — 14 месяцев крепнет стена, возведённая на нашем неумении прощать. Мама говорит, ты даже запрещаешь называть моё имя за семейным столом. Знаешь, Я-из-вчерашнего-дня скорее всего жутко бы на это разозлился. Но Я-обновлённый, закалённый этим невыносимым адским горнилом, что сам избрал для своего тела и души, вовсе не держу на тебя зла. Потому что знаю — всё проходящее, и уже через год наш конфликт будет казаться малозначительным.

Господин Рогов рыдает. Неприкрыто, весьма отважно для человека его статуса, размазывая по лицу солёные капли. Тянет руки к феромиму, словно к жёлто-коричневому идолу, которому поклонялся всю жизнь.

В его жестах — мольба прекратить. В его жестах — надежда на продолжение. И Алекс точно знает, что каким бы сильным ни был этот моральный удар, душа бхикшу очистится и уже назавтра воспрянет обновлённой. Потому что парень-мим несёт людям не просто забытые послания из прошлого. Он несёт им сказку и настоящую веру…

— Сегодня мы переходим к активной стадии вытеснения, — продолжает говорить его губами мёртвый сержант. — Я не могу много об этом писать, но уверен, ты сможешь почерпнуть подробностей у своих друзей-депутатов или генералов. Конечно, если я вернусь из боя, то сожгу письмо. Если же нет… пусть все узнают, что я погиб в сражении, как того и хотел.

Руки Рогова обречённо падают на дорогую столешницу, звенит золото браслета. На пол летят сброшенные документы и тонкий планшет, но хозяин кабинета не замечает.

— Ещё я хотел сказать, отец, что ты можешь гордиться мной. Без оглядки на обиду, колкости и болезненные слова. Я сделал это, пап, и ты не сможешь этого отрицать. Сделал сам, без протекции твоих секретарей и коллег, без взяток и давления на знакомых офицеров. Я прошёл испытание, выдержал его и доказал, что достоин быть в числе немногих лучших. Я горжусь и хочу, чтобы ты гордился вместе со мной.

Алекс следит за утекающими секундами, то повышая темп чтения, то слегка замедляясь. Он продвигается на небольшой шаг к столу, позволяя новым волнам распылённых по одежде и коже экстрактов закрепить эффект.

— Через тридцать минут мы выступаем на Бирдженд. Помни, отец: несмотря на все наши разногласия… несмотря на то, что мы по-разному смотрели на жизнь, правду, честь и долг — я всё равно остаюсь твоим преданным и любящим сыном. Помолись за меня перед Господом-Объединяющим, береги маму, Ирину и моих богатырей.

Последний абзац состоит всего из одного предложения: «Сейчас я жалею только об одном — что не смог сказать тебе этого лично». Его Алекс игнорирует без сомнений. Когда клиент станет перечитывать письмо, эта фраза на листе силиценовой бумаги заиграет для него новыми красками, но из уст мима подобные слова вырываться не должны.

Далее следует подпись, но их Бельмондо тоже предпочитает опускать за ненадобностью.

— А теперь не двигайся. Посиди в тишине, где всё ещё звучит мой голос, — эта фраза является своего рода ритуалом, психологическим барьером, не позволяющим клиентам бросаться на почтальонов в отчаянной попытке удержать чудо.

Бель замолкает, тянется вперёд и аккуратно кладёт письмо на край стола.

Действо вступает в финальный акт, и Рогов бесповоротно замыкается в себе. Кажется, он уже не замечает подтянутого сержанта, стоящего посреди его кабинета. Не замечает реальности, какой бы она ни была. В сознании Ускользающего сейчас есть только погибший и временно воскресший сын… его последние слова и искренность феромима высочайшего класса, доставившего послание адресату.

— Прощай, отец, — говорит Бельмондо, натягивает край платка на лицо, опускает голову и отступает к дверям. — Помни обо мне и том, что я сказал. Моя служба никогда не была сильнее любви к тебе. И не стоит винить судьбу за то, что всё сложилось именно так…

Последние слова — импровизация Алекса. Но именно она приносит ему наибольшие бонусы, потому что славу одного из лучших в своём деле парень сыскал такими вот замыкающими, полными надежды, психологизма и светлой любви фразами.

Феромим протягивает руку за спину, нащупывает дверную ручку и мягко выскальзывает из кабинета.

Только тут позволяя себе шумно выдохнуть.

Таймер в голове сообщает, что вся доставка заняла 8 минут и 54 секунды. Разматывая платок, он быстро покидает пустую приёмную. Лакей, провожавший его на задание, по-прежнему ждёт в коридоре. Бледный и взволнованный, но не позволяющий эмоциям пробить броню услужливого лоска. Теперь у него компания — те самые люди, что заказали и оплатили доставку «телеграммы».

Здесь супруга Рогова, уже увядающая, но импозантная и эффектная женщина; ещё мужчина, похожий на неё, придерживающий под локоток, наверняка брат. Рядом старик в дорогущем корсетном костюме, посматривающий на мима со смесью брезгливости, недоверия и страха; двое мальчиков — тех самых богатырей сержанта, один из которых уже отмечен отталкивающей печатью Ускользающих. И девушка, в которой